на постах, членов парламента, руководителей крупных предприятий и благотворительных организаций, а еще бывших военнослужащих. И когда летом объявили, что подобную честь окажут группе Beatles, в прессе витало недоумение и даже возмущение оттого, что какую-то поп-группу сочли достойной такой награды. Прошел слух, что отставные генералы пригрозили вернуть собственные ордена, если стандарты так падут. Но вроде как никто не вернул.

Гарольд Уилсон был умен. Почести оказывались за вклад Beatles не в музыку, а в повышение британского экспорта. Сначала в группе спорили, принимать ли награду. Ринго идея понравилась. Но Джон, в глубине души республиканец, все не решался. И все же и ему это льстило, и, наступив на горло собственной песне (мол, «что это мы, совсем продались?»), встал спозаранку («Я не мог поверить, что такое время существует») и отправился на встречу с королевой.

Позже он будет хвастаться, будто перед инвеститурой Beatles покурили в дворцовом туалете «травки», но это Джон, по своему обыкновению, просто приплел ради красного словца. Как признались остальные битлы, они слишком нервничали, чтобы так поступить. Церемония шла своим чередом. Все было достаточно просто: битлы ждали, пока очередь дойдет до них и назовут их имена, затем нужно было выйти вперед, поклониться и снова шагнуть вперед. Джон, как обычно, выступил первым.

— Приятно вручить вам эту награду. Вы ведь недавно хорошо потрудились? — спросила королева, прикрепляя к лацкану его пиджака орден кавалера Британской империи.

Мими не готовила Джона к беседам с королевой, и он опешил. Да, он очень много работал — с утра до ночи в студии. Но почему-то сказал:

— Нет, у нас был выходной.

Он отступил, снова поклонился, развернулся и ушел, предоставив королеве награждать его друзей. Обычно королевская почесть — повод для гордости. Но Джон быстро отправил свой орден Мими, а та поместила его на каминную полку в своем новом доме. Она, по крайней мере, гордилась.

33. «Я сидел, пытался выдумать песню, и подумал вдруг о себе: вот я, сижу, ничего не делаю, никуда не иду… А потом пришла мысль: я — человек ниоткуда, в своей стране, которая нигде…»

К 1965 году рок-музыка развилась и изменилась до неузнаваемости — по сравнению с теми звуками, что околдовали Джона в пятидесятые годы. Для производителей гитар то был период бума. Для авторов и исполнителей песен все обстояло еще лучше. Это был как бесконечный выпускной — рок-н-ролл стал доминирующей формой популярной музыки в западном мире.

Никто не знал этого лучше, чем Леннон и Маккартни. Но соперничество теперь шло не только между ними. Соперники были повсюду, и Beatles, принявшие вызов, осенью, за четыре недели, записали несколько своих самых успешных, по мнению многих, песен для альбома «Rubber Soul».

Для Джона первой ласточкой стала «Norwegian Wood»: он еще в прошлом году начал писать эту песню о любовной интрижке, в которой, впрочем, так и не происходит ожидаемой измены. На протяжении многих лет предлагались всевозможные объяснения названия, наиболее популярным из которых было то, что оно могло указывать на национальность героини. Но, поскольку Пол также активно участвовал в создании текста и аранжировке, кажется столь же вероятным, что название просто ссылается, как предположил Пол, на деревянные панели, которыми была обшита маленькая домашняя студия в его доме в Сент-Джонс-Вуд.

Но последние строки принадлежат только Джону. Юная кокетка флиртовала с парнем, а потом отправила его спать в ванную, и разочарованный ухажер поджигает ее квартиру. Поджог был необычным сюжетом для популярной песни — то был отголосок черной комедии из нескольких его рассказов в книге «In His Own Write».

В этой записи было интересно все. По форме — ирландская народная песня, а звуки ситара — его недавно приобрел Джордж Харрисон — внесли в историю некую резкость, выразив в музыке намек на то, что совсем скоро случится нечто дерзкое и экзотическое.

Она всегда была у Джона одной из самых любимых, так же как и «Girl», в которой слышатся элементы традиционной музыки восточноевропейских евреев — и на которой Джон попросил звукорежиссера убедиться, что в записи будет хорошо слышно, как он делает вдох, прежде чем пропеть: «Girl… girl…»[75] Все молодые люди понимают, какое чувство вызывает этот вздох, и Джон потом будет рассказывать, что речь в песне идет об идеализированной девушке-мечте и этот образ не имеет отношения ни к кому из его знакомых. Еще в этой песне Beatles фоном пели скрытое «tit… tit… tit»[76], чтобы обхитрить BBC и любых других потенциальных цензоров.

Песня «In My Life» полностью и без всякого стеснения автобиографическая. Стихи родились в Кенвуде, в один прекрасный день, когда Джон думал о поездках на автобусе от дома его детства на Менлав-авеню до центра Ливерпуля и называл все места, какие только мог вспомнить. «Это было до того, как Beatles записали «Penny Lane», но в песне упоминались и Пенни-лейн, и «Земляничная поляна», и трамвайное депо», — рассказывал он позже. К сожалению, добавил он, «то была дико тоскливая автобусная песня, типа «Как я провел лето», и она вообще не сочинялась. Но потом я расслабился, и текст начал приходить. Только чистая правда. Ни психоделики, ни абракадабры…» Просто воспоминания о местах и людях, которых он знал и любил.

Пол сочинил проигрыш на маленьком меллотроне, и тот стал инструментальной вставкой, когда Джордж Мартин как-то утром пришел в студию перед тем, как туда прибыли Джон и Пол. Он сыграл этот проигрыш на электрическом пианино, а потом ускорял ленту, пока не показалось, будто звучит клавесин. Вот так кусочек музыкального барокко проделал путь на пластинку Beatles.

А потом появилась песня «Nowhere Man» — вышла как сингл и стала в Америке суперхитом. Обычно Джон, в отличие от Пола, сперва придумывал слова, а затем искал под них аккорды, и часто сочинял маленькие фрагменты песни, прежде чем решить, как их соединять. В случае с «Nowhere Man» он запомнил цепочку мыслей — песня вышла почти полностью оформленной. Даты сессии уже назначили, и: «Я сидел, пытался выдумать песню, и подумал вдруг о себе: вот я, сижу, ничего не делаю, никуда не иду… А потом пришла мысль: я — человек ниоткуда, в своей стране, которая нигде…»

Это можно было бы сказать про кого угодно — но для Джона это было про него и его тоску, которая все возрастала. «Isn’t he a bit like you and me?»[77] — пелось в песне. В своем богатом и славном поместье в