— Только посуду не бейте… — вздохнула она, — это семейная реликвия. Досталась вашему отцу в наследство, Рустам Эльдарович.

Рустам сжимает мой телефон в руках, на который больше не проходит звонок. Друг сбросил. Перезвоню Мише позже. Все равно перезвоню.

Я падаю на обеденное кресло. В глазах задвоились предметы. Это от переживания, сейчас пройдет…

Начинаю поглаживать живот. Это всегда успокаивало меня.

С яростью бросив телефон передо мной на стол, Рустам начал уходить. Я тут же набрала номер.

— Миша?

— Алло, кто это? — послышался в трубке женский незнакомый голос.

Пьяный голос.

Я еще раз посмотрела на контакт. С этого номера мне писал Миша.

— Позовите Мишу, — холодно чеканю я.

Спиной все еще чувствую прожигающий взгляд Рустама. Не ушел. Слушает. Но нежные поглаживания Дианы приводят меня в чувства.

Как и последующие слова:

— Я не могу. Дело в том, что мы тусили на вечеринке, но полчаса назад ему резко стало плохо, и мы вызвали скорую…

— Как? Что с ним? — всполошилась я, — отравился? Упал? Сейчас все хорошо?

— Его начало трясти. А потом он начал задыхаться, побледнел и перестал дышать. Мы тут все на кипише.

— Что? — не понимаю я, — он писал мне двадцать минут назад.

— Я не знаю, девушка. Пять минут назад врачи вынесли с тусы труп.

— Как труп? — осипло переспрашиваю я.

— Мертв он! — нервничает девица, которую я отвлекаю от тусовки, — если вы знаете его родственников, то передайте им, что труп увезли в морг номер… — дальнейшие слова я не слышала.

Телефон выпал из моих рук.

Я больше ничего не слышала. Только почувствовала, как Рустам подошел из-за спины и начал холодно спрашивать, что случилось.

— Полина?! — напряженно выдавил Басманов.

— Миша… умер, — прошептала я.

Я потушила свет и шагнула в нашу темную обитель. В ванной шумела вода. Прошло еще несколько дней, как в доме мы с Рустамом остались одни. Диана, как она того и хотела, покинула нас. Весь персонал уехал на выходные. Рядом с нами никого.

Если не вспоминать, что несчетное количество охраны не спит, круглосуточно осматривая и наблюдая за территорией Басмановых.

В огромном доме мы остались одни. Защищенные, но почти полностью оторванные от цивилизации.

— Открыть окно? — спрашивает Рустам в темноту.

Он только что вернулся из душа.

— Да, если можно… хочется послушать, как шелестит листва. И запах лета… лето хочется почувствовать.

Рустам исполнил мою просьбу. В спальню тут же проникли сладкие нотки летнего тепла и звуки… звуки сверчков — они незабываемы.

Когда последний раз мне было так спокойно? Пусть затишье перед бурей, но спокойное затишье.

— Иди ко мне.

Кровать прогнулась от тяжелого веса, и мужские руки тотчас же утянули меня к себе. Мы вместе упали на спину. Через большое-большое окно яркая луна освещала наши полуобнаженные тела. Я плотнее прижалась к мужу.

— Мне страшно, Рустам.

— Сверчки пугают тебя? — усмехается в шею и щекочет своим дыханием.

— Нет же… — зажмуриваюсь я, — ты сказал, что завтра снова уедешь в город. Надолго? Я переживаю.

— Так нужно. Не бойся. Теперь, когда Диана не здесь, к нам никто не сунется. А даже если… ты видела, сколько здесь охраны? Отец позаботился.

Это меня немного успокаивает.

— Как думаешь, Диана справится? Альберт не причинит ей зла?

— Мы все обговорили. Это риск, но мы на связи.

Я кивнула.

— Прости меня еще раз, Рустам. Мне до сих пор не по себе… я так кричала на тебя.

— Забудь. С поведением моей сестры никто не сравнится.

— Карина… Я помню. Она безумна.

Я поцеловала Рустама в шершавую щеку, а он улыбнулся — довольный, как мартовский кот.

Но затем нахмурился и тяжело вздохнул. Как тогда — в тот день, когда Миши не стало.

— Миша… умер, — прошептала я тогда.

Рустам тогда резко приблизился из-за спины. И первым делом я почувствовала его жесткие объятия. Сильные руки опустились мне на плечи и не позволили впасть в плохие эмоции.

— Пойдем, поговорим, — произнес Рустам.

И, меня не слушая, он заставил подняться и плестись следом за ним. Мужская рука крепко обвила талию и завела меня в кабинет.

— Родная, — тяжело вздохнул Рустам, — давай без слез, ладно? Твой друг прожигал жизнь, и сегодня он ее прожег. А я устал.

Басманов сказал это и замолчал. А я, наконец, обратила внимание на его уставшее лицо и мешки под глазами. Как же это? Моему мужчине было только тридцать, но на уже него свалилось множество проблем.

Я обняла Рустама. Он издал облегченный вздох.

В день Мишиной смерти мне было грустно, но еще больнее мне было осознавать, как Рустаму тяжело. Сейчас ему приходится думать обо всех: о родителях, о брате, о беременной сестре, о Диане с Эмином и вот теперь обо мне. Ему приходится заботиться и решать проблемы.

Я не могла устроить истерику еще и из-за Миши.

Это осознание позволило мне подойти к горю с философией. Я взяла себя в руки, а позже, к вечеру того же дня мы выбрались с Дианой погулять по саду.

После своего решения успокоиться я увидела во взгляде Рустама гордость. Я смогла оставить прошлое… ради будущего.

Другого выхода не было.

Я много раз просила Мишу остановиться… но он не послушал.

Конец, к которому он пришел, был неизбежен.

Да, я хотела ему помочь, но не успела. Как не успела взять трубку или ответить сообщением, что я его прощаю.

Да, мне было тяжело. Но еще тяжелее было Рустаму.

И тогда я его обняла. И сказала, что все будет хорошо.

— Я организовал похороны. Все прошло хорошо. Мне отчитались.

Я возвращаюсь к спальне и летним звукам. Голос Рустама заставляет. И его слова.

Где-то затихал костер и отовсюду доносилось пение сверчков, а еще шум изредка проезжающих машин будоражил и волновал… но это все было далеко.

А мы были здесь и сейчас.

— Спасибо тебе… правда, спасибо. Ты не должен был.

— Мне несложно. Я ради тебя.

Поцелуй в висок, жаркие объятия, легкие поглаживания по животу…

— Ты нравишься мне такой.

— Какой? — поднимаю взгляд, утопая в темных глазах мужа.