какого же страдания нужно довести собственную дочь, чтобы она дошла до такого?!

– Она не понимала, что делает!

– Мучать ее, свести с ума – и убить. Она ведь не собиралась обрывать собственную жизнь! Тогда она просто сделала бы это, не уродуя себя. Но она хотела освободиться, а не умереть.

Прости, моя девочка, я не хотел толкать тебя, так просто получилось… Ты просто упала…

– Она не должна была умереть… – только и сказал Фразье, растерянный, как будто оказавшийся одновременно в этом дне – и в том, который остался в далеком прошлом.

– Но она умерла. Вы толкнули слишком сильно. Она, убегавшая от вас, перелетела через перила. Если бы она упала на пол, она еще могла бы выжить. Но она упала на ту ледяную скульптуру… И все закончилось.

Ирония, горькая и злая, заключалась в том, что Фразье действительно не хотел убивать собственную дочь. Оля думала об этом с тех пор, как вспомнила его слова, а теперь вот убедилась – по взгляду, по мгновенно опустившимся плечам.

Он и правда не считал, что мучает ее. Он приписывал ей те чувства, которые ему выгодны. Он был абсолютно уверен, что Роза всем наслаждается так же, как и он! Ее слова он принимал за кокетство. Ее поступки трактовал так, как ему угодно.

А ей просто хотелось, чтобы все закончилось, любой ценой.

Он любил ее, но это его нисколько не оправдывало. Оля еще никогда не встречала такой жестокой, эгоистичной любви, направленной на одного человека. Если бы после смерти Розы, случайной или нет, он сразу сознался, это дало бы ему хоть какое-то право на прощение.

Однако он повел себя иначе. Глядя, как умирает на осколках льда его дочь, он не попытался ей помочь, понял, что это бессмысленно. Он ушел оттуда обходными путями, сохранял хладнокровие до последнего, а вернулся в зал уже с гостями. Он наверняка не изображал горе, он чувствовал это горе, но даже его не ставил выше собственной выгоды – и свободы. Той самой, которую позволял себе, однако не позволил Розе.

– Я – не она, – жестко напомнила Оля. – Она умерла. Она была убита – тобой! И от ее крови ты никогда не отмоешься, сколько бы больниц ты ни построил!

Может, совесть его и мучила, клиника Святой Розы действительно была его искуплением. Но любое наказание Александр подбирал так, как выгодно ему.

Он все-таки не выдержал, сорвался. Он рванулся вперед, а секундой позже Оля почувствовала, как его руки смыкаются на ее горле.

– Замолчи, – процедил сквозь сжатые зубы он. – Ты не знаешь, о чем говоришь… Я любил Розу! Я дал ей все то, что она не могла оценить! А у тебя даже права нет произносить ее имя и носить ее лицо, тебя быть не должно!

Оля не ожидала, что все произойдет настолько быстро. Она думала, что у нее останется время защититься, отскочить, позвать на помощь… Куда там! Александр Фразье был далеко не слабым стариком. Над ней замер пусть и не молодой, но еще очень сильный мужчина. Поток воздуха, такой нужный, спасительный, оказался перекрыт мгновенно. А без воздуха не было ничего – ни голоса, ни сил, ни жизни.

Мир исчезал, становился темным, потом – мутным. Оля не понимала, как такое могло случиться, да уже и не могла понять. Мысли путались, рассыпались мелкими осколками калейдоскопа, тонули в темноте. Даже страха не осталось – только болезненное, горькое смирение.

А потом реальность вернулась, вспыхнула ярким светом, обернулась потоком воздуха, врывающимся в горло и легкие. Рядом кричали, звучали удары, но для Оли это пока не имело значения. Только вдох, только выдох… только возможность надышаться – на случай, если воздуха снова не останется.

Белое сияние слепило так же сильно, как темнота. Оле показалось, что прошла целая вечность, прежде чем оно начало ослабевать, уступая место сначала темным силуэтам, а потом и привычным деталям.

Тогда Оля и обнаружила, что она сидит не сама – ее поддерживают за плечи.

– Спокойней, медленней, – посоветовал Энлэй, оказавшийся рядом с ней. – Будешь так часто дышать – потеряешь сознание!

– Подтверждаю, лучше успокоиться, – добавил Джона.

Хирург теперь сдерживал Фразье, прижатого лицом к ковру. Оля не видела, в создании ли вообще владелец клиники, но не сомневалась в том, что он жив – хотя ему явно досталось в момент, когда его оттаскивали в сторону. Сочувствовать ему Оля не собиралась, куда больше для нее значило то, что Энлэй теперь рядом: он, следивший за встречей через прослушку, не упустил момент, когда на девушку напали, – можно прижаться к нему и наконец расплакаться…

Получилось не идеально, не так, как Оля планировала. Но все что надо они записали, и Роза Фразье наконец получит ту справедливость, которой она заслуживала с самого начала.

Эпилог

Весна приходила в эти края поздно – но она была прекрасна. Теплые страны лишены удовольствия наблюдать ее такой, ведь их зима никогда не бьет в полную силу. А после сложного испытания и награда слаще: мир, казавшийся мертвым, преображался стремительно, ярко, словно желая доказать, что всё еще возможно и ни для чего еще не поздно.

Оле нравилось наблюдать, как среди черноты только-только перезимовавших ветвей появляются нежно-зеленые, с переливами розового и персикового, почки. Такие мягкие, будто акварелью нарисованные… Когда на них падали лучи солнца, проявлялся крошечный пушок, делавший первые творения весны по-настоящему воздушными. Очень скоро между древних стволов должны были появиться первые цветы – настоящий перелом сезонов, будто обещающий, что холода не вернутся еще очень долго.

– Ты так смотришь на все это, будто хочешь остаться, – заметил Энлэй.

Они прогуливались по ближайшей аллее, дожидаясь, когда прибудет такси. Энлэй не отпускал ее руку. Оля не просила – ему самому хотелось. А она это ценила.

– Нет, мы жили здесь достаточно долго, – улыбнулась она. – Но для всех рано или поздно наступает момент двигаться дальше.

Они действительно задержались в клинике. Могли бы уехать, сорваться, оставить все мрачное и страшное позади. Но оба понимали, что это будет подлостью. Показания Оли требовались, чтобы Александр Фразье отправился за решетку. Содействие их обоих помогло клинике удержаться на плаву.

Не важно, какие люди основали клинику. Важно то, что многие приезжали сюда с искренним желанием помочь – и в надежде получить помощь. Да и потом, Роза Фразье, у которой попросту украли счастливую жизнь, заслуживала того, чтобы ее имя не было забыто. Поэтому Оля и Энлэй задержались в клинике, помогли не только с переводами, но и