новые университетские здания, часто огромные высотные комплексы на окраинах городов, в виде экономичных бетонных конструкций. Они должны были демонстративно выделяться на фоне традиционных университетов для элиты, расположенных во внутренних политических городах, таких как Гейдельберг или Гёттинген, и излучать своим внешним видом модерность, социальную открытость и оптимизм в отношении прогресса. Университет в Бохуме считается особенно ярким примером такой архитектуры. Он был создан по решению правительства земли, возглавляемого ХДС/ХСС, и открыт в 1965–1969 годах как первый университет в пролетарской Рурской области. Планировка и архитектура нового университета почти образцово выражали многие современные в тот момент идеи. Тринадцать одинаковых высотных зданий из стандартных сборных бетонных элементов, каждое длиной 200 метров, шириной 70 метров и высотой 12 этажей, окруженные автостоянками, развязками автомагистралей и жилыми кварталами, построенными в том же стиле, создавали впечатление промышленного комплекса, научной машины. Однако архитекторы ни в коем случае не считали такое впечатление чем-то устрашающим; напротив, они понимали Рурский университет как выражение функционального, даже демократического строительства. Исследования и преподавание должны были проводиться не в представительных зданиях императорской эпохи или резиденциях феодального прошлого, а в светлых, современных зданиях, в которых предполагаемое равенство всех факультетов отражалось во внешнем равенстве всех зданий. Даже соединение со специально построенной автострадой должно было символизировать не только пространственную, но и социальную доступность университета для всех: «Равенство, максимально возможная близость и человеческий и профессиональный обмен стали встроенными программами – в архитектурном стиле без символики господства, который стал известен как „интернациональный стиль“»[15].

Однако примерно через десять лет эта эйфория от чрезмерной модерности в городском строительстве начала угасать, когда стало ясно, что идеи планировщиков об интенсивной городской жизни, коммуникации и интеграции не оправдались, и вместо этого во многих новых жилых районах картина стала характеризоваться запустением, изоляцией и постепенным разрастанием трущоб. Однако интенсивность строительства в эти пятнадцать с лишним лет была настолько высокой, что оставила непоправимые следы в западногерманских городах. Реализация новых крупных жилых комплексов отнюдь не была обусловлена исключительно или главным образом экономическими интересами застройщиков, а следовала градостроительной тенденции постулатов плотности и урбанизации и связанным с ними социально-политическим представлениям и целям тех лет. Но это не было специфически западногерманским явлением: «интернациональный стиль» функционалистских, плотно застроенных больших жилых комплексов стал характерной чертой строительной деятельности во всей Западной Европе и в аналогичной, часто даже более чрезмерной форме в странах Восточного блока, не в последнюю очередь в ГДР.

Наряду с масштабным строительством, санация центров городов была вторым направлением строительной политики начиная с середины 1960‑х годов. Речь уже не шла о восстановлении разрушенных во время войны зданий в городах, поскольку к середине 1960‑х годов это было в основном завершено, хотя во многих случаях это были быстровозводимые дешевые строения. Интерес планировщиков теперь все больше сосредоточивался на оставшихся старых жилых и коммерческих зданиях в центрах городов, появление большинства из которых датируется десятилетиями до Первой мировой войны. Прежде всего, предметом ожесточенной критики стали «доходные дома имперской эпохи» – кварталы больших городов, в которых социально слабые слои населения жили в старых, часто технически немодернизированных домах. Однако на самом деле буржуазные здания вильгельмовского периода и начала века также попадали под пристальное внимание градостроителей, особенно когда они мешали модернизации центра города. Городские центры, возникшие на рубеже веков, теперь объединяли в себе все, что – вне зависимости от партий – считалось немодным и устаревшим, даже реакционным. Для социал-демократии и профсоюзов, в частности, эти городские районы символизировали Германию угнетения и ограниченности, против чего они выступали семьдесят лет назад. В ходе федеральной избирательной кампании 1965 года СДПГ выбрала в качестве своей эмблемы автомобильный регистрационный знак с надписью «SPD 1965», а в телевизионной рекламе впервые показала узкий старый город на юге Германии, который пощадила война – с разрушающимися вильгельмовскими фасадами и узкими городскими воротами, затрудняющими въезд грузовика со строительными материалами. Этому противопоставлялся новый город как видение лучшего будущего – с надземными автобанами, проходящими прямо через центры Берлина и Дюссельдорфа, как пример современного, уплотненного, удобного для движения города, который обещала построить СДПГ[16].

С нехваткой жилья и теснотой должно было быть покончено, старые здания, оставшиеся после войны от имперской эпохи и предшествующих веков, должны были быть убраны, а место, наконец, освобождено для современной жизни, в соответствии с распространенным в тот момент видением будущего. При перепланировке городов, как объяснил в 1967 году Фиетор, председатель «Нойе Хаймат», речь идет «не о восстановлении и сохранении города Средневековья, Ренессанса, барокко, построенного для пешеходов, и уж точно не об ужасном дегенеративном стиле эпохи Вильгельма, то есть не об удушении дальнейшего развития общества, культуры и экономики, жизни как таковой, а о строительстве новых областей жизни в новых формах и так, чтобы построенное обеспечивало возможность для дальнейшего развития»[17].

Какой радикализм был связан с такими представлениями, показательно отобразилось в Гамбурге, где в 1966 году был представлен как «предложение по преобразованию гамбургского района Санкт-Георг» проект «Альстерцентрум», также спроектированный «Нойе Хаймат». Согласно этому предложению, старый рабочий район, плотный клубок старых зданий с дешевыми квартирами, магазинами и заведениями красных фонарей, расположенный прямо рядом с железнодорожной станцией, должен был быть полностью снесен, а все жители переселены. На его месте должен был быть построен современный комплекс из пяти соединенных между собой высотных зданий высотой до 63 этажей, длиной 700 метров и шириной 300 метров, рассчитанный на 6 тысяч квартир и 20 тысяч жителей, многочисленные офисные и торговые помещения, а также 16 тысяч подземных парковочных мест. Это здание, которое после завершения строительства должно было стать самым большим зданием в мире, больше, чем Пентагон в Вашингтоне, было проведено градостроителями и местными политиками по всем инстанциям в Гамбурге и в конце концов не было построено только по финансовым причинам. Профсоюзная газета «Вельт дер Арбайт» описала свое видение нового центра в узнаваемо эйфорическом ключе: «Сразу за набережной Внешнего Альстера, где нуждающийся в перепланировке район Санкт-Георг доходит до задней части шикарного отеля „Атлантик“, возвышается охватывающий весь бывший район, современный жилой комплекс, белый и избавленный от впечатления тяжеловесности благодаря пирамидообразному сужению к вершине»[18].

Пик перепланировки центров городов пришелся на начало 1970‑х годов и осуществлялся не только и не главным образом жилищными кооперативами, а следовал рыночному принципу, который выступал против дешевого жилья в дорогих районах. Однако основная идея утвердилась в середине 1960‑х годов и была связана с видением социального прогресса через реурбанизацию, плотность застройки и санацию. «Модернизация» была магическим словом, означающим