Из «Базы данных обращений в Синдикат».

Департамент Фенечек-Тусовок.

Обращение №3.895:

Обстоятельный мужской голос:

— Я вот что хотел сказать… штоб вы все поздыхали, жидыокаянные!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл sindikat

«…Клава оставил мне сообщение на мобильном своим тяжелымхрипатым голосом усталого командира:

— Хорошо… Ты делать вид, что тебя нет на природа…Хорошо… Ты увильнуть хвостом, а из мой задница пусть Иерусалим выдирал всеперья. Так я скажу тебе, кто ты: ты труса, вот ты кто!

И он прав…

Хотя вчера, поздно вечером, звонила Маша и рассказывала, чтопосле страстной проповеди отца Сергея вечер постепенно наладился… Выступалиузники лагерей со своими воспоминаниями, замечательно пели кадиш «Московскиепсалмопевцы», и в конце концов, даже Моран Коэн дали выступить по-человечески,и девочка публике очень понравилась: выступала босая, заливисто горланила нечтовосточное, почему-то объявив это «Песнями борцов гетто». Не знаю уж, говоритМаша, — что за гетто она имела в виду… На закуску, само собой, —«Скажи мне душевное слово…» Фиры Ватник, хотя в душевных словах недостатка небыло. Раввины, правда, ушли сразу же, страшно обидевшись, потому что КолотушкинаКлара объявила «нашим дорогим ребэ», а про Козлоброда сказала, что он — поверсии, но не уточнила — чьей, таким образом, не назвав Главным России ниодного…

Получается, — и она хихикнула, — что Главный у настолько Мотя Гармидер, но он и не претендовал, а весь вечер зажимал в углукакую-то свою прихожанку… Единственно, что, — у Фиры стряслась небольшаянеприятность с ее пенсами: у одной из ее бабок во время плача по жертвам выпалана пол вставная челюсть. А у второй, которая хотела поднять ее палкой, ночересчур наклонилась, тоже выпала челюсть. И весь оставшийся вечер они никак немогли опознать свои челюсти. Им вокруг советовали примерить. Одна говорит: аесли это не моя, что — я буду в рот ее брать? Я брезгаю!

Причем все это происходило в VIP-ряду, который с такой щедростьюмы им выделили…

Я слушала и верила каждому слову: никакого преувеличения илиискажения фактов Маша бы не допустила: у нее нет чувства юмора…

…А сейчас среднерусский рассвет, и — благословениепрогрессу! — я сижу за письменным столом в прекрасной гостиницекупеческого, особняково-виньеточного Саратова, ссыпаю цепочки букв в свойплоский чемоданчик-накопитель рваных мыслей и чувств, и с удовольствиемвспоминаю весь вчерашний день. Самарская община принимала меня торжественно итрогательно. Для того чтобы меня увеселять и занимать, выделили двух славных,каких-то размягчено-добродушных на вид юношей с автомобилем… Юноши оказалисьвесьма жесткими бизнесменами, владельцами черт-те каких угодий на Волге…Вывезли меня на простор речной волны, куда-то на пойму, — если я правильнопонимаю это слово, — показали Волгу с высоты гигантского обрыва. Рекаизгибалась толстой зеленой змеей, в одном месте раздувшись, как удав,проглотивший кролика.

После пейзажных потрясений они повезли меня обедать куда-тов сверхэлитный ресторан «Панама-мама», где последним пунктом изысканного менюзначится: «Непроизвольный отказ от пищи — 100 рублей».

Все прекрасно, только из Самары в Саратов они заказали мнебилет в простом купейном.

А по строжайшей инструкции департамента Бдительности синдикив поездах обязаны передвигаться в вагонах СВ. Например, такой завзятый, повыражению Гоши Рогова, «мотало-болтало», как Овадья — муж бабы Нюты —передвигается только в СВ. Правда, Яша, например, признался мне однажды, чтопокупает место в обычном купейном вагоне, еще с тремя пассажирами.

— Зачем? — спросила я, ценящая покой и одиночествопревыше всего на свете.

— А интересно! — ухмыляясь, признался, он тономпятиклассника, выкравшего у отца из письменного стола сигару и выкурившего ее вподъезде с тремя такими же бездельниками.

Кстати, Овадья: мы столкнулись с ним в поезде. Он из своегоэлитарного СВ проходил моим плебейским купейным в вагон-ресторан. Увидев меня,страшно обрадовался. Мы поболтали минут десять, стоя у окна в коридоре.

— Такая огромная страна… — проговорил он, и в голосеего слышались нотки мечтательного восхищения.

— А я думала, тебе надоело разъезжать… — осторожнозаметила я.

— Нет! Нет! — он, казалось, не мог оторватьзачарованного взгляда от унылой равнины за окном, с редкими нищими деревнями исерыми будками дачных участков… — Иногда мне кажется, что я везде уже был… Нонаступает день и появляется какой-нибудь новый город, который мне страшнохочется увидеть… Мне жалко не увидеть его, понимаешь?

— Понимаю… — я улыбнулась…

— А вот, если ездить так из края в край безостановки, — спросил он, — как ты думаешь, — за сколько лет яобъеду всю Россию?

— Трудно сказать…

Мы попрощались, и он направился в вагон-ресторан…

Я обернулась. В двух шагах от меня стоял мрачный мужчина в ушанке— в вагоне, несмотря на весеннюю пору, было холодно.

— Извините. Можно задать вам вопрос? — спросил онтребовательно-вежливым тоном…

— Пожалуйста…

— Скажите, когда будет мир между нашими народами?

Так… подумала я… Какого хрена я согласилась ехать этимчертовым купейным…

— Ну, почему вы такие агрессивные?! — напираяголосом, продолжал он, изо всех сил стараясь тормозить на последней приличнойинтонации.

— Кто — мы?

— Ну, вы — мусульмане!

Я вздохнула. Выдохнула.

— Мы не мусульмане, — проговорила я мягко.

— А кто? — нахмурился он.

— Мы — евреи.

Он с размаху хлопнул себя пятерней по лбу, так что ушанкасъехала на затылок и простонал:

— О, бля-а-а-а!..

…Я вошла в купе, обнаружила, что дверь не запирается, села,завернулась поплотнее в плащ и приготовилась коротать эдак ночку. В соседнемкупе гораздо веселее меня коротали ночь четверо пьяных летчиков. Во всякомслучае, профессиональный уровень беседы не оставлял сомнений в том, что ониименно летчики: «…я ему: у меня шасси неисправно… разрешите зайти на посадку,бля! А он мне — погуляешь, бля! Я ему — у меня 60 пассажиров в салоне, у меняруль сейчас на хер полетит совсем! А он мне — погуляешь, бля…»

Я сидела, завернувшись в плащ, как герои средневековыхиспанских новелл, и с обреченным ужасом думала, что вот они-то меня завтра иповезут — из Саратова в Москву я летела «Аэрофлотом».

Страх же мой перед отрывом от земли, а Земля по гороскопу —моя стихия, может сравниться только с моим же страхом перед огнем. Однако жемы, синдики, застрахованы все на огромную сумму. Чуть ли не на миллион шекелей.Так что в полетах, на всех этих старых этажерках, на чертовой высоте,оторванная от земли, как Антей, я только вцепляюсь в подлокотники мертвойхваткой и бормочу себе: «большая страховка… большая страховка…»