– Это он солгал. Мы о том с ним договорились, чтоб не проведал о нас никто.

Волка речь такая не порадовала. Стала злость в нем просыпаться, что девка и друга его ко лжи своей приплела. Знал, что врет Святослава. Мстислав бы ему сразу всю правду сказал, не таков был, чтобы лгать да изворачиваться.

– Ох и накажу я тебя за ложь твою! – и бросился к ней, стал к земле сырой прижимать.

– Я не лгу! Была с ним уже! Ты чего думаешь, он меня каждый день до терема провожает? Просто так, что ли? – врала Святослава бессовестно, из железных объятий вырваться пытаясь.

Да в точку попала. Волк сам видел, как Мстислав вокруг нее вьется и по хозяйству помогает. Еще пуще разозлился воевода от слов девичьих. Ревность в нем нешуточная взыграла.

– Даже если и так! Ты пред всеми подол поднимаешь, вот и я мимо не пройду. Мстислав меня простит, чай, не первый он уже у тебя полюбовничек! – и опрокинул на землю девицу, юбки задирать начал.

Святослава вырывалась. Да только от сильного воеводы не убежишь. Она о том давно уже знала, чай, еще в хижине лесной два года назад всю силушку его на себе испытала.

– Да, да, солгала я, солгала! Каюсь в том! Не трогал меня Мстислав и не спрашивал ни разу! Солгала! Только отпусти меня, молю, не принуждай, меня и так боги тем прокляли. Только не ты, прошу!

И взывала она, как будто перед смертью. Волк сразу же от нее отпрянул. Услышал призыв девичий, сердечной болью наполненный. Да слова Мстислава вспомнил, что нет вины девицы в позоре невольном и не ему ее наказывать.

Отпустил Святославу, тяжело дыша. Понял, что чуть не сделал непоправимое. Понасиловал бы девку сейчас, и стал бы как те, другие, что истерзали тело ее да срамом покрыли. И она бы никогда ему души своей вновь не открыла. Не хотел того Волк. Сел рядом да стал мягко волосы девичьи рукой своей гладить.

– Все, все, не плачь. Не буду принуждать. Глупость сделал. Не плачь только.

Святослава пришла в себя, поняв, что воевода не станет ее силой брать. От благодарности бросилась ему на грудь и заплакала. Да тихо плакала, слегка подвывая, как зверек истерзанный, в коем душа болела и не поправить того уже никогда.

Волк всю боль ее прочувствовал да как свою принял. Каждое ее рыдание в душе гулом отзывалось. Хотел помочь девице, успокоить, да не знал, как. Просто гладил по голове утешающе.

Просидели они так вдвоем до ночи глубокой, пока замерзать не стали от воздуха прохладного, что с реки шел.

– Пойдем, Святослава, до терема провожу.

– Не хочу я в терем идти, – тихо сказала девица. – Что мне там делать одной, да еще в Купалову ночь?

Волк посмотрел на нее внимательно, в очи заглянув.

– Тогда куда хочешь?

Святослава не ответила, лишь продолжала на него в ответ смотреть. Волк решился спросить, что у самого на душе было.

– А если бы, Святослава, я тебя к себе отвел да любить стал? Пошла бы по воле своей собственной?

– Пошла бы… – эхом отозвалась девица.

У Волка сердце заныло от ответа столь кроткого, да столь значимого. Святославу с земли поднял, посмотрел в глаза изумрудные, в коих огоньки яркие плясали, да и взял девицу на руки. Так и понес в терем свой, что стоял неподалеку.

Святослава проснулась рано, когда только заря зардела. И, тихо встав с тюфяка, на коем Волк еще спал, стала одежды свои натягивать.

Надевала девица одежды да о ночке прошедшей думала. О том, как отдавалась вся до конца Ярославу, как ласкал он красавицу сначала нежно и ласково, затем жадно и настойчиво, словно ничего меж ними срамного не было. Словно снова они в лесной хижине, а она совсем ещё невинная.

Волк ее до самой ранней зорьки не отпускал. Будто вся страсть, что в нем годами копилась, вся нежность, что он глубоко в себе схоронил, этой ночью наружу вырвалась. Волк все время имя ее повторял, Славочкой называя. Святослава улыбалась ему в ответ, как солнышко. Ибо так он ее называл, только когда волю давал своим чувствам, снова Ярославом становясь, а не Волком. Девица его тоже в ответ ласкала нежнее нежного да всего покрывала поцелуями девичьими. И все было так, будто вовсе не расставались они никогда, будто и не было между ними огромной пропасти, что разделяла их на разные лагеря и заставляла делить ложе с другими, нелюбимыми. А последние слова Волка, что он ей в самом конце ночки сказал, уже засыпая, Святослава вовсе не забудет.

– Ты моя, только моя! – твердо сказал тогда Ярослав, прямо в глаза ей глядя. – И всегда ею будешь. Только мне принадлежать станешь и никому больше!

Ох как хотелось, чтобы все произошедшее ночью и слова эти не просто мимолетным мгновеньем стали, а настоящим и будущим. Но, увы, это всего лишь грезы.

Полностью облачившись в одеяния, Святослава оглянулась, чтобы бросить последний взгляд на спящего воеводу да запомнить его черты лица, жесткие да мужественные. Но тут же поймала взгляд глаз серых, что внимательно на девицу смотрели. Волк не спал.

– То, что между нами было, лучше забыть, Ярослав, – прошептала Святослава грустно.

– Отчего так? – воевода от столь неожиданного предложения нахмурился и приподнялся с перин.

– Оттого, что поутру мы снова Волк и Тодорка болгарская, и ни к чему нам о том забывать. У нас судьбы разные.

– Я так не думаю. Сам Купала нас вчера у реки ночной соединил. Сам Купала друг к другу направил.

– Вот именно что Купала, а он бог непостоянный.

– Не понимаю, о чем ты. Объясни! – потребовал Волк.

– Да что тут объяснять? – воскликнула Святослава. – Или тебе напомнить, что женка тебя законная ждет в Киеве? Чай, ты думал, что поплетусь туда за тобой, как полюбовница постыдная? Не бывать тому, Ярослав. Я здесь останусь и не стану твоей полюбовницей киевской. Оттого и говорю – позабудем обо всем! Купала нас вчера спутал, да Ярило яркий распутал.

Волк тут же с ложа мягкого поднялся и вплотную к девице подошел, нависнув над ней грозно.

– Не забыть мне уже прошлой ночки, как и запаха твоего сладкого, – и лицо его внезапно гневом озарилось. – Али задумала еще с кем полюбиться, вот и решила обо всем позабыть?

Святослава также гневно на него взглянула и отвернулась обиженно.

– Глупость сказал, – отрезала холодно.

Да воевода то и сам уже понял. Тут же привлёк к себе девицу обиженную и обнял мягко.

– Так неужели только в жене дело? Не станет она между нами. Не люба она мне.

– Но и я тебе, Волк, не люба! И не лги мне в том. Как и я не буду лгать. Нас вчера память о прошлом соединили. Вот и полюбились. Да для любви настоящей больше нужно, чем просто жажда молодецкая.

Воевода задумался. Не мог понять, что же еще ей нужно. Прочитав его немой вопрос, девица ответила: