Мартин давно и мучительно хотел знать всё о той, которая заняла её место.

— У тебя на щеках ямочки, — прошептал он, удерживая незнакомку за руку, когда она отшатнулась от него.

Улыбка сошла с лица Ольги — у Шэйлы не было ямочек на щеках. А вот у неё…

— Доверься мне. Я тебе ничего плохого не сделаю.

Она знала, что он не причинит ей вреда. Но открыться мужчине именно сейчас и рассказать о своём перевоплощении Ольга ещё не была готова. Он давно свыкся с мыслью, что в их роду есть тайна, противоречащая здравому смыслу. Он уже принял её как данность. А вот был ли он готов услышать о новой загадке? Что за этим последует?

— Если бы я вам не доверяла, то не… — Ольга попыталась вырвать руку.

Мартин не стал удерживать её. Он понял — она говорила о поцелуе. О том безумстве, которое он так неосмотрительно позволил себе.

— В своей жизни я сделал две большие ошибки, — сказал он спокойно. — Вторая — это ты. Я позволил себе то, чего нельзя было позволять.

— Давайте уедем, Мартин, — коснулась Ольга его предплечья. — Туда, где нас никто не знает. Земля большая, а солнце светит всем. Его тепла хватит и на нас.

— Милая моя, если бы это было так просто, — накрыл он её ладонь своей.

— Я разведусь со Стэнли.

— Это невозможно.

— Ничего невозможного нет. Мы расскажем ему обо всём. Он поймёт.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь. Это невозможно. Понимаешь, невозможно.

Граф прижал её руки к своей груди. Под ними тревожно билось его сердце.

— Но должен же быть какой-то выход? — Ольга судорожно вздохнула.

— Разумеется, выход есть и он очень плох. Он станет позором для всех. Затронет обе семьи. Станет крахом всех надежд. Лишит будущего не одно поколение. Нельзя думать только о себе, милая.

Мартин искал слова, способные убедить её. Искал оправдание себе. И не находил. Он стоял перед каменной стеной, и не видел выхода из тупика. Можно было только вернуться назад и продолжить жить прежней жизнью. Попытаться жить, как прежде.

Ольга чего-то не понимала. Не верила, что выхода нет. Да, развод плох. Он унизителен для обоих супругов. Но нужно это пережить и не обращать внимания на толки окружающих. Окружающие… Она забыла, что находится в девятнадцатом веке. Она читала брачный контракт, и о разводе в нём нет ни слова.

Мужчина смотрел на неё мягко и нежно. Обнял за плечи и осторожно, но уверенно притянул к себе.

Смаргивая слёзы и уже зная, что за этим последует, Ольга обняла его.

Мартин поцеловал её — страстно, неистово, горько. Словно прощался с ней навсегда. Его поцелуй прожигал, клеймил, вырывая стон из изболевшейся Ольгиной души. Его душа рвалась к ней, стремясь занять уголок в её сердце и поселиться в нём навсегда. Чтобы в минуты предстоящей боли утешить и дать покой её мятущейся душе.

Он сцеловывал солёные слезинки со щёк любимой, а Ольга жадно вдыхала его запах, стараясь запомнить вкус его губ, упругость мышц под ладонями. Ей хотелось крикнуть, что она любит его, но она понимала, что её признание ничего не изменит.

Граф отстранился от неё и отвёл глаза:

— Прости. У нас нет будущего. Ты — жена моего сына и ею останешься навсегда.

Ольга дёрнулась, пытаясь вернуть себе способность дышать и говорить. Слёзы застилали глаза.

— Но я не жена… Я не Шэйла.

— Да, ты не Шэйла. Жаль, что её больше нет.

— Жаль? Вы сами не хотите… — голос сорвался. Лорд Малгри давно всё решил сам! Ему всё равно, кто она и откуда. Он даже не хочет знать её истинное имя.

— Глупо мечтать о невозможном, — с горечью ответил мужчина.

Ольга развернулась, опустила вуаль и зашагала от него прочь. Ошарашенная и подавленная, она не оглядывалась. Не смотрела под ноги и по сторонам. На перекрёстке безошибочно свернула в нужную сторону. Широкая аллея привела её к воротам поместья.

Найденный на секретере кошель с немалой ежемесячной суммой, выделяемой Шэйле по брачному договору на личные нужды, не произвёл на Ольгу должного впечатления.

Мартин долго находился в библиотеке. Перебирал документы и читал письма. Погружённый в раздумья, он поел в одиночестве.

Поздно вечером, закрывшись в курительной комнате, сидел в глубоком кресле у камина и смотрел на затухающие угли. Он не стал надевать курительную шапочку, как и пиджак из персидского шёлка, прожжённый пеплом в нескольких местах. Слишком долго и тщательно раскуривал любимую трубку. Выпустив ровное кольцо дыма, отрешённо наблюдал, как оно меняет очертания и неторопливо втягивается в каминную топку.

Его сиятельство решил позволить себе напиться. Не слишком быстро и непристойно. Он опустошал графин с виски вдумчиво и со вкусом. Через пару часов он захмелеет, ляжет спать и провалится в глубокий безмятежный сон.

Но алкоголь не помогал. Принятое решение — и сейчас казавшееся ему единственно верным, — не давало возможности забыть ту, которую уже не забыть никогда.

Воспоминания не отпускали, приятным теплом разливаясь по телу. С каждым глотком виски несговорчивая память настойчиво возвращала его к ней.

Перед мысленным взором воскресло её лицо, взгляд синих глаз и тот момент, когда их губы соприкоснулись. Её стон до сих пор отзывался заблудившимся эхом в лабиринтах сошедшего с ума разума. Мартина снова обдало жаром. Желание рвалось наружу, кружило голову, но разрядка не наступала.

Неожиданно наслаждение сменилось болью от осознания греховности происходящего. Мужчина опомнился, почувствовав себя падшим и порочным. Он не хотел быть таким. Долгая и упорная работа над собой приучила его к самодисциплине. Всё вышло против его желания. Так бывает.

Усилием воли он взял себя в руки. От давящей тишины загудело в ушах. Сердце болезненно сжалось и пропустило удар. Боль расползлась по телу, сковав мышцы, не давая вдохнуть. В горле стоял ком. По щеке скатилась слеза.

Кратковременная слабость сильного мужчины…

Сжатые в кулаки пальцы побелели от напряжения. Биение сердца отдалось пульсирующей болью в висках.

Приняв твёрдое решение, Мартин успокоился. Мысли обрели ясность. Он перевёл дух и в два глотка допил виски. В груди бродили отголоски душевной боли.

Всё проходит. Пройдёт и это, — успокоил он себя. Безжизненные струны его души скоро замолкнут.

***

— Что это? — вскрикнула Венона и трагично заломила руки. — Где ты, мерзавка?!

Мадди, услышав крик, вышла из туалетной комнаты с мокрым полотенцем в руке и впилась взором в леди Стакей.

Та, скрестив руки на груди, широко открытыми глазами смотрела на ложе, на котором лежало бальное платье её дочери. С утра оно было увлажнено и бережно расправлено на кровати. Нижнее бельё, мягкие синие туфельки и серебристый веер покоились рядом. Начищенный сапфировый гарнитур из ожерелья, серёжек и браслета сверкал и ждал своего часа на секретере.