Италию ему придется лавировать. Так и случилось. После возвращения из Москвы он попал под атаку своего печатного органа „Унита“, его обвинили в том, что якобы ИКП опять попала в зависимость от КПСС»[585].

Гусак продолжал настаивать на своем: «Мы хотели бы нормализовать (курсив мой. – Э. З.) отношения с ИКП, но они публикуют интервью с А. Дубчеком, Р. Медведевым, И. Пеликаном, ждут от нас пересмотра оценки тогдашних событий»[586]. В ответ Горбачёв еще раз подтвердил неизменность своей позиции. «Мы, – подчеркнул он, – придерживаемся прежних оценок событий 1968 года. Путь, пройденный Чехословакией после кризиса, подтвердил правильность избранной политики»[587].

На заседании Президиума ЦК КПЧ 22 апреля 1988 г. в Праге эта часть беседы была изложена чехословацкой стороной следующим образом: «Товарищ Гусак далее сказал, что Запад будет по всем каналам разжигать вопрос об интернациональной помощи в 1968 г. Товарищ Горбачёв при этом исходил из аналогичной беседы с т. Якешем. Тогда т. Горбачёв сказал ему, что январь был необходимым и правильным. То, что с ним сделали позже, это другой вопрос. В этой связи он подчеркнул, что между КПЧ и КПСС в оценках 1968 года существует полное согласие, они жестко отстаивают нынешнюю оценку событий 1968 года. Жизнь подтвердила ее правильность»[588].

Похоже, выхода из этой своеобразной «квадратуры круга» на тот момент не видели ни советская, ни чехословацкая правящие элиты. Этим, в частности, объясняется амбивалентность позиции советского руководства, с одной стороны, провозгласившего курс на реформирование и обновление социализма в рамках курса на «перестройку», а с другой – жестко и упорно отрицавшего признание его схожести с идеологемой «социализма с человеческим лицом», провозглашенной в ходе Пражской весны. И в этот раз прозвучавший из уст советского лидера вывод, естественно, шансов Дубчеку на какую-либо реабилитацию не давал. В ходе переговоров его имя больше не фигурировало, и, следовательно, вынесенный Горбачёвым вердикт вполне устраивал чехословацкого президента.

Подтвердили данный, ставший уже стандартным, вердикт и итоги официальных переговоров Горбачёва с Якешем 18 апреля 1989 г. Возвращаясь в их ходе к невралгической точке чехословацкой истории – событиям 1968 г., Якеш в этот раз стал апеллировать к общественным настроениям в стране, разумеется, в собственной интерпретации. В связи с этим он заметил: «О людях 1968 года. С массой мы работать начали. Сейчас исключенные из партии создали клуб „Возрождение“[589], просят признать его. Мы на это не пошли и, вероятно, не пойдем. Народ не хочет повторения 1968 года (курсив мой. – Э. З.)»[590]. «Мы подчеркиваем, – продолжал он, – что политика, выработанная в январе 1968 года, была правильной, но партия потеряла контроль над ее реализацией. Виновато руководство Дубчека. Ведь вначале именно ЦК выступал с революционными переменами, поставил вопрос об освобождении Новотного. Народ этого не требовал. Он привык, что все делается ЦК и правительством. Пусть они, мол, и решают, а мы и так неплохо живем… (отточие в оригинале. – Э. З.). Такая же обстановка была в 1968 году. Тогда тоже нужна была перестройка, но мы ее проиграли»[591].

Свои опасения, связанные со становившимися уже неизбежными кардинальными преобразованиями, устремления к которым антинормализационных структур даже в Чехословакии в тот период видны были уже невооруженным глазом, чехословацкий лидер выразил так: «Некоторые люди перестройку отождествляют с анархией, как было в 1968 году. Мы видим в этом процессе усиление социализма, а они только демократию, причем в буржуазном, масариковском понимании».

Не осталась проигнорированной в ходе этих переговоров и «итальянская тематика». «Вот мы, – сказал Якеш, – согласны с идеей европейских левых сил, но не можем согласиться с тем, что итальянцы связывают ее с реабилитацией Дубчека (курсив мой. – Э. З.). Не можем и оценивать только в негативном плане революционный период до 1968 года. Да и после 1968 года не было одного лишь застоя. По-настоящему застой возник в последние семь лет. Причем во многом это связано с плохой конъюнктурой в мире. На Западе утверждают, что якобы руководство в ЧССР посадил после 1968 года Брежнев. Но ведь после августа оставался на своем месте Дубчек. А Гусака избрал сам Центральный комитет, когда увидел, что дела идут не туда»[592]. Фактическая сторона событий была именно такой, но они затем пошли, действительно, «не туда»: стрелка компаса на «социализм с человеческим лицом» не повернулась; на нее оказала влияние броня танков. Этого даже Якеш не мог не знать.

Все же в ходе этой встречи он впервые прямо обратился к Горбачёву: «Я знаю, на Вас давят, чтобы Вы посоветовали нам изменить оценку событий 1968 г.»[593]. В ответе Горбачёва, как представляется, проявились некоторые не замечавшиеся за ним ранее уклончиво-оправдательные нотки: «Вы знаете нашу позицию. Я все время повторяю, что был январь с правильной постановкой вопросов, но летом шло к контрреволюции. Когда я был у вас с визитом, кое-кто, может быть, ждал от меня других заявлений, но ничего такого не услышал»[594]. В ходе беседы он достаточно тактично попытался уйти от однозначной оценки событий 1968 г. «Мы с тобой, – напомнил он Якешу, – когда-то начинали говорить на тему о том, что „Уроки кризисного развития“ в основном сохраняют свое значение, хотя детали их устарели, несут отпечаток своего времени. Помню, говорили тогда, что на первом этапе события носили нормальный, конструктивный характер. Речь шла об исправлении ошибок и намерении обновить социализм. А вот потом дело пошло к контрреволюции. Словом, надо, видимо, четко дифференцировать разные этапы события (курсив мой. – Э. З.)»[595]. Пожалуй, впервые в становившейся уже, казалось бы, своеобразной мантрой оценке советским лидером Пражской весны наметились определенные подвижки.

В завершение переговоров советский лидер обратился к своему коллеге в философской манере: «У нас с вами общий ориентир – социализм и демократия, самое плотное их соединение в интересах людей. Поэтому надо двигать сегодняшний процесс, а уроки прошлого, в том числе 1968 года, рассматривать в историческом контексте (курсив мой. – Э. З.)»[596]. Какой смысл вкладывал инициатор советской перестройки в эти слова, можно ли было уловить в них дух нового времени? Содержали ли они попытку обратить внимание чехословацкого лидера на неотвратимость принципиально новых взглядов и новых подходов в оценке Пражской весны? Ответы на эти и другие вопросы остались «за кадром», но апрель 1989 г. – то время, когда разговоры о реабилитации Дубчека проходили на фоне начинавших приобретать взрывной характер событий в ряде соседних с ЧССР странах Центральной и Юго-Восточной Европы.

В хранящемся в Национальном архиве в Праге документе «Сообщение о рабочей встрече Генерального секретаря