Пилот же отчаянно боролся за их жизни. На очередном вираже мёртвые пальцы офицера наконец разжались, и тело нехотя сползло под ноги.

Что послужило катализатором, не понял сам, но едва тело офицера выпало из поля зрения, в уши ворвались звуки, в голову — ясность. Ступор сняло как рукой, а вместо него навалился такой страх, что спёрло дыхание. Адреналин разбавил кровь, сердце зашлось в сумасшедшем ритме. Мёртвой хваткой вцепившись в подлокотники, Тим зажмурил глаза.

С консоли пилота сорвался тревожный, предупреждающий о чём-то сигнал. Короткий и прерывистый, повторяющийся каждые полсекунды, раздражающий настолько, что перебил все остальные звуки. Частота сигнала нарастала, интервалы между каждым всплеском режущего слух звука сокращались, пока не исчезли совсем, и отсек забил бесперебойный визг.

Открыл глаза, посмотрел на пилота и зажмурился снова. В сознании ещё мерк скукоженный, с вжатой в плечи головой его образ, когда звук достиг наивысшей тональности и буквально застыл.

В тот же миг сзади полыхнуло, дикий грохот едва не разорвал перепонки. Встряхнуло так, что клацнули зубы, в лицо ударило пламя. Оно прошлось по отсеку, но уже в следующий миг было выбито мощным потоком ледяного ветра.

Глаза всё ещё закрыты, и появившийся невесть откуда ярчайший свет никак не дает их открыть. В ушах вата, лицо жжёт так, словно на нём развели костёр, звуки, хоть и с большим трудом, но всё же пробивались, и то, что слышал, ему не нравилось. Дикий истошный вопль, полный нечеловеческой боли, с трудом пробивался сквозь грохот сбоящих двигателей и рёв ветра.

С трудом разлепив веки, понял, что яркий свет бьёт откуда-то сзади. Лишь проморгавшись, смог рассмотреть, что задняя откидная стена катера просто вырвана, а в зияющую во всю ширину катера брешь вылетают человеческие тела.

Тех, кто сидел в проходах ближе к корме, в пробоину вышибло сразу. Размещённые в носовой части пока держались. Катер потерял управление и, падая, крутился вокруг оси. Перевалившись через подлокотник, до хруста вывернув шею, Тим смотрел в пробоину. Там спустя каждые несколько секунд мелькания облаков в небесной желтизне на мгновение проскакивал далёкий размытый силуэт городской застройки, и всё начиналось по новой. Катер раскручивало всё сильнее. При каждом новом обороте, не совладав с центробежной силой, кто-то из пехотинцев, не удержавшись, с криком вылетал сквозь пробоину.

Отвернувшись, наткнулся взглядом на сержанта. Лицо — обожжённая, почерневшая маска, сплавленные ресницы и брови, глаза закрыты. Сержант вцепился в подлокотник его кресла, с силой придавив к нему руку Тима. Он что-то кричал, но сквозь вату в ушах, рёв ветра и грохот двигателей Тим ничего не мог разобрать. Он чувствовал, что хватка сержанта слабеет, и стремясь его удержать, правой рукой схватил за ремень разгрузки. Хотел крикнуть, что держит, но новый удар и вспышка оборвали на полуслове.

На какое-то время потерял сознание, а когда вновь открыл глаза, то ни сержанта, ни кого-либо в проходах уже не увидел. Взгляд остановился на останках пилота. Ракета ударила в нос с левой стороны, и там зияла рваная дыра с искрящими проводкой краями. Пилота буквально нафаршировало обломками и начинкой боевой части ракеты.

Тим не мог уверенно сказать, ранен он сам или нет. Ничего не чувствуя, оглушённый и дезориентированный, он бездумно пялился в консоль управления, где транслируемое с носовых камер голографическое изображение то появлялось, то гасло, обнажая иссечённое осколками и заляпанное кровью место пилота.

При очередном появлении проекции Тим безучастно смотрел на крутящиеся строения города, которые при каждом следующем срабатывании голографа всё увеличиваются в размерах. Когда стали различимы отдельные многоэтажки, в затуманенном сознании Тима мелькнул страх. Следующее замыкание, и голограф явил стену здания. Явил в мельчайших подробностях, показалось, что в одном из окон увидел силуэт человека.

На экстренные аварийные системы посадки древнего корабля никто не рассчитывал уже лет двести, но они сработали. Не совсем корректно, но последнего импульса двигателей хватило, чтобы уклониться от небоскрёба и хоть частично погасить скорость.

В следующий миг ревущий двигателями десантный катер, пачкая небо чёрным дымным шлейфом, плашмя рухнул между домами и с диким скрежетом, по инерции проскочив вперёд, врезался в малоэтажную постройку. Развалил её в пыль, после чего исковерканные останки восьмидесятиметрового десантного катера, перевернувшись несколько раз, застыли среди деревьев парковой зоны.

Глава 21

В сознание вернули болезненные рывки. Кто-то бесцеремонно переваливал его с бока на бок. Сквозь вату в ушах пробились звуки, торопливая, явно встревоженная речь, чьё-то близкое дыхание. Голова дёрнулась, услышал чмоканье застёжек собственного шлема, следом звук его падения. Открыть глаза почему-то не получилось. Испугавшись, потянул руку к лицу и прямо над собой услышал голос.

— Здесь, живой, — негромко крикнул кто-то. Затем тише, обращаясь уже к нему, добавил, — спокойно, не тяни руки.

С бока рывком перевернули на живот.

— Не трогай, сказал, Хал тебя не любит, — грубо пресекли вторую попытку дотянуться до лица.

На фоне чьей-то в полголоса брани, призывов торопиться щёлкнула пробка фляги.

— Теперь я лью, а ты осторожно промой глаза, лицо не трогай, не трожь, — прикрикнул он, но было поздно.

От радости, что глаза лишь чем-то забило, Тим провёл ладонью по лицу и тут же взвыл от боли.

— Что? — сквозь дурноту и вату услышал другой голос.

— Что у всех, — ответил первый.

— Глаза целы?

— Да Хал его знает, здесь кому-то башку разворотило, вся каша ему в харю.

— Пусть облизнётся, — услышал третий голос.

Глупая это шутка или издевательство, Тима не трогало. Лицо саднило. С каждым мгновением боль нарастала, становясь нестерпимой, превращаясь в пытку. Руки и ноги словно вата. Стало настолько дурно, что Тим, того не желая, тихо застонал.

— Не скули.

В губы, требуя их разжать, ткнулась туба. Послышалось знакомое «пшик».

— Руки, ноги целы? — спросил голос, — пошевели.

Тим повиновался, транквилизатор делал своё дело, боль притупилась, голова прояснилась, задышал нос, и он, втянув едкой гари, громко чихнул. Тело повиновалось, ушибы не в счёт, а тяжёлых травм удалось избежать.

— Ложись на бок.

Льющаяся из фляги прохлада явилась наслаждением. Глаза промыл, проморгался и только тогда смог увидеть склонившегося над ним человека. Рассмотреть лицо не представлялось возможным. Страшная, словно налитая изнутри маска, с обугленной, потрескавшейся кожей. Из трещин сочилась сукровица, смешиваясь с нанесённым на лицо желе от ожогов, она делала картину ещё более отталкивающей.

По голосу взявшийся помочь пехотинец показался Тиму довольно молодым. Худой и высокий, без костюма, в полевой форме союза Вельстова. В одной руке фляга, из которой лил ему на лицо, в другой незнакомого вида автомат.