Димитрий держал в руках письмо короляСигизмунда III, начинающееся обращением: «Дорогой брат и великий князь!» Письмоимело вид крайне жалкий: оно было смято, как если бы русский царь сначала несдержал своего гнева, а потом спохватился.

– Но, ваше величество… – начал былоГонсевский, чувствуя себя весьма неуютно. – Титул императора не применяетк себе даже сам король польский…

– Что значит – сам?! – глянул нанего Димитрий своими темно-голубыми глазами, и Гонсевскому почудилось, будто изочей разгневанного царя вылетел поистине адский синий пламень.

– Конечно, сам! – с дрожью в голосепромолвил Гонсевский. – Вы требуете цесарского титула на том основании,что предку вашему, киевскому князю Владимиру Мономаху, был дан такой титул отгреческих императоров… Хорошо, пусть так. Но коли и в самом деле так, то титулимператора скорее принадлежит королю польскому, ибо он теперь владеет Киевом.

– Велика важность! – хмыкнулДимитрий. – Мало ли кто теперь Киевом владеет! Киев – основа землирусской, он был, есть и останется русским, значит, русский царь и долженчествоваться кесарем и императором!

Тут покачнулся даже Мнишек, который ипрежде-то отменно владел своим лицом, а уж живучи в Москве, приучился непоказывать вовсе никаких чувств, чтобы, борони Боже, не разозлить кого-нибудьиз русских, которые все как один были до крайности обидчивы. Но сейчас на еголице невольно отразился тот же священный ужас, который исказил и черты послов.

Как может русский царь говорить такое?! Ведьэто все равно что признаться: рано или поздно он станет добиваться киевскогокняжения! О-е-ей, кажется, прав был великий канцлер Замойский, говоривший:«Ежели ваш Димитрий и впрямь сын Грозного, он никогда не оставит поляков впокое, вечно будет мстить за то унижение, которое некогда пережил от нашегоБатория. Да ведь ненависть к полякам в крови у каждого истинного русского… инаоборот. Дружба меж нашими народами возможна лишь на краткое время!» Димитрий,кажется, и впрямь истинный сын Грозного, и натура отца себя еще покажет! И недай Бог никому дожить до того времени!

Замойскому хорошо, он уже помер, но Гонсевскийс Олесницким-то еще живы! И вот видят своими глазами, на своих шеях ощущают,каков на деле оказался претендент, которого поляки сделали русским царем. Себена пагубу…

– Ваш король изволит издеваться надо мнойи именовать Бог весть как, а между тем сестра его, принцесса Анна, прислала мнешкатулку с драгоценностями – не в подарок, добрые господа, а на продажу.Видимо, она меня еще ниже великого князя числит, в торговцы определила? –высокомерно вопросил Димитрий, и польские послы мгновенно вспотели в своихпраздничных кунтушах. – Получается, у польского короля нету злотых, чтобыпорадовать сестру, коли она при иноземных дворах побирается?!

Да, принцесса Анна сотворила большую глупость.Конечно, шкатулка, которую она прислала, сама по себе великолепна, и камни какна подбор, однако же почему было не сделать «брату-царю» просто подарок? Нет,жадность одолела вельможную панну, ибо знала: Димитрий заплатит щедро, оннеравнодушен к предметам роскоши, а Марина – тем паче. Оттого во дворцах их собралосьнебывалое количество великолепных предметов, от которых дух захватывало даже упослов, бывавших при королевских дворах и видевших многое. Сами их новые дворцытоже были зрелищем удивительным. Они были выстроены ближе к Москве-реке,подальше от угрюмых дворцов прежних русских царей. Здесь внутри дверные замки игвоздики были позолочены, потолки превосходной ручной работы раскрашены, печкизеленые, изразцовые, с серебряными решетками, стены покрыты блестящими тканями:передняя комната, большая, вся была обтянута голубой персидской материей, а наокнах и дверях висели златотканые занавески; сиденья обиты были черной тканью сзолотыми узорами; столы покрыты златоносными скатертями. За нею были трикомнаты, обитые золотыми тканями с разными узорами в каждой для разнообразия.Большие сени перед передней комнатой уставлены были всевозможнейшей затейливойсеребряной посудой с разными изображениями птиц, зверей, баснословных богов ипрочего. Неудивительно, что среди такого роскошества прежний бродяга очень быстрооперился и почувствовал себя вольным на все… даже на отказ от прежнихобязательств, которые были раньше такими прельстительными и манящими.Гонсевский не раз слышал, что папа римский засыпает русского царя письмами стребованиями исполнить все данные обещания. Их будто и не существовало никогда.Иезуиты втихомолку шлют ему проклятия и начинают понимать, что в России им врядли обломится обещанный жирный кус. Он не пошел ни на одну территориальнуюуступку, обещанную полякам. Он ведет себя так, словно родился законным сыномсвоего отца, а не от седьмой жены, словно вырос на ступеньках трона и получилшапку Мономаха по праву, а не взял силой и хитростью.

Конечно, он носит польское платье (Димитрийразумный человек и понимает, что оно гораздо удобнее русского), любит польскиеблюда (Марина со слезами уговорила его не подпускать близко к кухне русскихповаров, которые своим искусством уморят и ее, и ее нежных фрейлин, а доверитьприготовление пищи ее кухмистерам, которые умеют сделать лебяжьи ножки на медуили баранье легкое в шафране так, что от него потом не станет тяжело в желудке,а на сладкое подадут глазированные груши и мороженое, а не огурцы в меду, откоторых у каждого нерусского человека пучит живот)… Димитрий даже телятинупродолжает есть, вызывая этим какую-то истерическую ненавистьсоотечественников! Конечно, Димитрий с удовольствием танцует польские танцы,которые живее, подвижнее и приманчивее неповоротливых русских плясок. Он гордоулыбается, когда жену его называют польской нимфой, и не имеет ни малейшегонамерения прятать ее от чужих взоров, держать в терему. Он назвал к себе вМоскву иноземных музыкантов, и те каждый день играют для него, за что егоготовы предать анафеме в каждой церкви! Но русские ничего не понимают! Ихбесит, что Димитрий не таков, как благостные прежние цари, жиревшие на троне ибольше всего охранявшие свое благолепие. А между тем при всей своей непохожестина предшественников он с каждым днем становится все более русским. Послы давноподмечали это. Сегодняшняя вспышка из-за титула – всего лишь еще однопроявление новой натуры Димитрия…

Впрочем, у него осталось одно хорошеесвойство. Русский царь необычайно отходчив. Вот и сейчас – с улыбкою взглянулна Гонсевского, в которого только что метал громы и молнии, и велел чашнику передатьему кубок и в него собственноручно налил фряжского вина, какое ему было оченьпо нраву.

Кубок был очень красив, истинное чудо работыитальянских чеканщиков, а поскольку, по обычаю, подарок царю не возвращался, азабирался домой и считался знаком особого благоволения, Гонсевский не сдержалширокой улыбки. Во всяком случае, Димитрий небывало щедр!

Гонсевский поднес кубок к губам… и едва непоперхнулся, услышав подчеркнуто спокойный голос Димитрия: