– Ассамблея разделяет это мнение?

– Да…

Анна почувствовала такое облегчение, что не заметила безотрадную интонацию Гордона.

– Это же фантастика! Это значит, что правительства наконец-то начинают здраво мыслить! И что именно они планируют?

– Построить адаптивные тюрьмы.

– Тюрьмы?! Вы шутите? И чем они отличаются от лагерей?

– Боюсь, что ничем. К несчастью, тот факт, что мы находимся на пути к пресечению пандемии, никак не повлиял на мнение людей относительно больных. Легально мы не отменили решение голосования, постановившее, что эректус – это не человек… Анна, мне очень жаль.

– Но это нельзя просто так оставить! Мы должны научиться жить вместе, дать понять этим мужчинам и женщинам, что мы – не враги. Неужели это так сложно понять?

Стивен посмотрел на нее нежным взглядом.

– Вы действительно настолько оптимистично настроены?

– Почему оптимистично? Эректусы – наши предки, собратья. Помимо всех неприятностей и проблем, у нас с ними одни корни, и никакая санитарная мера не изменит эту реальность! Мы говорим не о новом виде, не о внеземных странных чудищах, эти люди – человеческие существа. Еще несколько дней, недель или месяцев назад они были такие же, как вы и я. Они ни в чем не виноваты, лишь только в том, что заразились и регрессировали! Два миллиона лет назад мы были такими же!

– Анна, два миллиона! Это довольно много!

– С той разницей, что сейчас им можно помочь. Именно поэтому расклад должен измениться. Теперь они не одиноки на своем пути эволюции!

– Разве вы не понимаете? Эректусов не приручить. Я в это не верю.

– Приручить? Постойте, я что, брежу? Как вы можете говорить подобные вещи?

– Потому что это самое подходящее слово! Эти люди – не животные с ярмарки. Вопреки вашему убеждению, им самим нужно пройти путь эволюции! Мы с вами познакомились в самом начале эпидемии, и я борюсь за то, чтобы с эректусами обращались достойно. Однако я отказываюсь впадать в фантазии. Это дикари, а некоторые из них – каннибалы! Нельзя просто так решить, что их можно воспитать подобно тому, как детям вдалбливают в голову азы вежливости!

Последние слова Стивен произнес, стиснув зубы, словно сдерживая груз, лежавший на сердце:

– Возможно, эректусы и являются отражением человеческих истоков, но у нас нет ничего общего.

– Только не говорите мне, что вы подверглись окружающему фатализму. Только не вы!

Вместо того чтобы выдержать ее взгляд, Стивен залпом допил пиво и поднялся с места в поисках мелочи.

– Мне жаль, но у меня нет времени спорить. Желаю хорошего возвращения в Париж. Я передам вам билет…

Венсенский зоопарк, Париж

Отрезанное Ухо достаточно долго шпионил за Тикаками, чтобы понять, когда они приходят и уходят, принося еду. Когда происходили стычки, их приходило больше. Они кричали и махали своими громовыми палками, но очень редко заходили внутрь клетки. Часто, когда раздавали пищу, один двулапый стоял за оградой и наблюдал за ними. Он не кричал, а был такой же любопытный, как та самка с нежным голосом, чей запах эректусу очень нравился и которая когда-то к нему приходила. Она не боялась к нему приближаться, и теперь эректусу этого очень не хватало.

Страх загнал его к низкой лачуге, где лежал Длинноволосый. Вожак, пусть даже и раненый, продолжал руководить кланом. Все слушались Длинноволосого и следовали его решениям. Отрезанное Ухо, рьяно жестикулируя, попытался объяснить свой план, но, похоже, никто не понимал ни его движений, ни его рыков. Однако в его голове эта идея была простой и ясной: нужно было завести Тикаков внутрь клетки и закрыть их, как они это делали с ему подобными. Отрезанное Ухо изображал громовую палку, но в ответ получил лишь пустые взгляды и насмешливые гримасы. И тогда, наткнувшись на стену непонимания, он отказался от затеи.

Отрезанное Ухо будет действовать в одиночку. Пусть даже в него попадет молния, и он впадет в Большой Сон Тикаков. Ему нужно было приготовиться, ведь солнце стояло уже высоко в небе…

Пришли солдаты, занимающиеся кормежкой заключенных. Их было двое: первый управлял тележкой-подъемником, благодаря которому людям не нужно было входить в клетку, а второй бросал эректусам пайки, состоящие главным образом из фруктов и остатков из солдатской столовой. Во времена экономии продуктов неправильно было бы выбрасывать отходы… Каждый день происходила одна и та же сцена. С приближением тележки толпа эректусов в нетерпении топталась перед оградой.

– Достаточно только услышать, как эректусы горланят, чтобы понять, что они очень хотят есть! Настоящие желудки на лапах! – посмеивался капрал Бонаржан, перекрикивая шум подъемника.

Он немного подождал, словно наслаждаясь жалобными стонами эректусов, а потом, заметив, что это ничего не изменило, наконец-то решил перевернуть ковш и высыпать кучу еды.

Солдат Лорн передернулся при виде жадности этих созданий. Обычно он сам высыпал им жратву, но на этот раз капрал решил сменить его, чтобы «немного развлечься»…

Как раз в тот момент, когда капрал собирался опустить ковш, он ощутил сильную пронзительную боль в голове.

– Черт возьми, один из дикарей запустил в меня булыжник!

– Какой именно, капрал?

– Если б я знал…

В это же мгновение еще один камень врезался капралу в колено, отчего тот яростно заорал.

Солдат заметил, кто напал на капрала, и крикнул:

– Это ублюдок с бритым черепом. Капрал, вон тот!

Лорн указывал на точку перед собой и неистово размахивал оружием. Злость затмила разум Бонаржана.

– Где, черт возьми?

– Вот этот!

Человек-обезьяна попытался затеряться в группе самцов, но в этот раз капрал смог рассмотреть его и узнать в нем эректуса Лебела.

– Мерзавец, я тебе покажу, где раки зимуют!

Несмотря на опухшее колено, мужчина медленно спустился на землю и встал в боевую стойку, прижав ружье к щеке. На мгновение ему вспомнились указания капитана: «Стреляйте только в случае крайней необходимости и цельтесь в ноги…» «А как же! Не собираюсь быть мишенью для бабуина!» – подумал капрал.

Но было слишком поздно! Эректус потерялся среди себе подобных. Капрал решил, что ничего не потеряет, если подождет. А капитан пусть подотрется своими инструкциями! Более того, Лебел имел право на льготные условия, и его наверняка не накажут…

Бонаржан не считал себя трусом, но ненавидел, когда над ним насмехались. Человек, который осознает, что он является военным, не может пропустить провокации. Сейчас был камень, а что будет потом? Тело на тело? Вот этого хотел капитан?