Был еще и третий Винсент, дядя Сент, и он был связан с искусством! (Равно как дядья Хейн и Кор.) Его слова оказалось достаточно, чтобы открыть для племянника двери гаагского филиала фирмы «Гупиль и Ко». Таким образом, живописец, сумевший за всю свою жизнь продать лишь одну картину, стал еще и первым современным художником, начавшим карьеру с торговли искусством. Может, это и не было такой уж случайностью. Винсент, как ни странно, никогда не имел ничего против использования произведений искусства для украшения интерьера, воспринимая дом как место, где можно укрыться от тягот рабочих будней. И все же у него были строгие критерии относительно того, каким должно быть убранство дома: оно должно напоминать о рае, подпитываться жизненной силой цветов и полей. То, что продавали у Гупиля, – обнаженные девушки с ямочками на щеках, резвящиеся на мелководье, коровы с тяжелым от молока выменем на заливных лугах – явно не подпадало под эти критерии.

До наступления на «изъеденные червями» традиции, как он их называл, оставались еще годы и годы. Пока же двадцатилетний юноша с волосами цвета спелой моркови научился так хорошо угождать сударям и сударыням, что его почти сразу перевели в лондонский филиал Гупиля; у фирмы было представительство на Саутгемптон-стрит в районе Ковент-Гарден (в двух шагах от места, где вырос великий британский живописец Уильям Тёрнер). Именно здесь, в свете газовых фонарей викторианского Лондона, куколка превратилась в бабочку – чопорный молодой голландец начал читать все без разбору, открыл для себя Шекспира, Джордж Элиот и Диккенса. Художник, которого принято считать менее всего склонным к умственной деятельности на фоне остальных представителей его поколения, любитель класть краску толстым слоем, на деле был эрудирован, как профессор. Письма Винсента брату переполнены вдумчивыми аналитическими выводами, часто подкрепленными недюжинной эрудицией, что позволяет говорить о Ван Гоге не как о существе инстинктивном, но как о человеке, имеющем привычку неустанно мыслить – и говорить – о поэзии, литературе, положении дел в мире.

Исполнившись воодушевления, он обнаружил в себе новую страсть. Безотрывно наблюдая за востроглазой, затянутой в корсет дочерью хозяйки дома, где он квартировал в Лондоне, Винсент влюбился – и влюбился серьезно. Тот факт, что Евгения Лойер была помолвлена с другим, его не останавливал; Ван Гог был убежден, что сможет покорить девушку одной только силой и искренностью своего чувства. Не получилось. Потрясенный отказом, Винсент съехал на другую квартиру.

И попал прямиком в объятия Христа, который всегда был где-то рядом. В трущобах Лондона времен премьер-министра Дизраэли, среди бродяг, пьяниц и проституток, Винсент мыслил себя миссионером, призванным прийти на помощь сирым и убогим. Он обратился к книгам Эмиля Золя, Виктора Гюго, продолжил знакомство с Элиот и Диккенсом и, наконец, прочел Джона Беньяна. Ван Гог сравнивал себя со странником, бредущим по каменистой дороге с посохом и фонарем, неся свет тем, кто прозябает во тьме. Первая проповедь, прочитанная им в Ричмонде, начиналась словами: «Это старая и славная вера в то, что наша жизнь – это путь паломника, что все мы странники на земле, но даже если это и так, мы не одиноки, ибо Отец наш с нами. Мы – паломники, и жизнь наша – долгая дорога с земли на небеса».

Работа в галерее «Гупиль», с ее бархатными портьерами и шикарными коврами, – что в Лондоне, что в Париже – совсем скоро стала приносить Винсенту одно расстройство: на самом деле Ван Гог презирал третьесортное искусство, предназначенное для покупателей-мещан. Он решил обратиться к униженным и оскорбленным, стосковавшимся по свету. Первой паствой Винсента стали мальчики в школе преподобного Стоукса в лондонском пригороде Рамсгейт – Ван Гог нанялся туда учителем французского, немецкого и математики. К письму, отправленному Тео из Рамсгейта, Винсент приложил рисунок мрачноватого здания школы в готическом стиле: «Я очень хотел бы, чтобы ты увидел, как, проходя узким коридорчиком, по темной лестнице, они поднимаются в столовую. Впрочем, в ней солнечно и уютно. Еще одно любопытное место – комната с прогнившим полом, где мальчики умываются, там стоят шесть тазов, на которые падает слабый свет, проникающий сквозь разбитые стекла окна… Мальчики посадили на твой рисунок масляное пятно, не сердись на них».

Вечный стажер Винсент не мог быть совсем уж безнадежен в роли учителя, ведь, когда преподобный Стоукс перевел школу в Айлворт, городок к востоку от Лондона, Ван Гог отправился с ним, на этот раз в качестве преподавателя библейской истории. Следующим этапом стали публичные проповеди, но высокомерные прихожане западных пригородов (где когда-то жил Тёрнер) не могли взять в толк, как им реагировать на нескладного, не слишком представительного молодого человека в старом пальто, говорившего с сильным голландским акцентом. Не помогали даже стихи Кристины Россетти, которые ради своих слушателей коверкал на своем ломаном английском Винсент:

Дальше была служба в книжной лавке в Дордрехте – уже на родине, в Нидерландах. Но Ван Гог нуждался в пастве, влачащей по-настоящему беспросветное существование. Если он искал современный промышленный ад, то Боринаж, область в Южной Бельгии, где добывали каменный уголь, был практически идеальным местом: кашель, болезни легких, грязные хибары в заваленных шлаком деревнях. Взяв свою старую потрепанную Библию, Винсент с усердием охотничьего пса прочесывал закопченные улочки, вдоль которых женщины тащили тяжелые мешки с угольным мусором для домашнего очага. Ван Гог делал все, что было в его силах, пытаясь донести до них хоть капельку надежды. Но не этого ожидало от него Евангелическое общество, выплачивавшее молодому проповеднику скромное жалованье. Когда шестимесячный испытательный срок подошел к концу, комитет протестантской церкви не стал возобновлять контракт: рвения у Винсента было в избытке, а вот красноречия явно не хватало. Но избавиться от Ван Гога – миссионера и проповедника – было не так легко. Без гроша в кармане, дурно одетый, Винсент слонялся по деревушке Кем бесприютным бродягой – средств к существованию у него было меньше, чем у тех, кому он проповедовал. Но он не был бы Винсентом, если бы местный инфернальный ландшафт не казался ему «живописным». И Ван Гог нашел способ выжить: он начал рисовать изнуренных шахтеров, медленно бредущих на работу по заснеженной тропинке. Выбора у них не было: терпеть, пока хватало сил. Винсент ощущал то же самое, жил такой же жизнью: «То тут, то там в обмен на рисунки мне удавалось раздобыть кусок хлеба… Но когда от моих десяти франков ничего не осталось, мне пришлось ночевать под открытым небом: однажды – в брошенной телеге, к утру совсем побелевшей от инея… в другой раз – в стогу сена».

Эти первые рисунки еще непрофессиональны, выполнены неуверенной рукой, но они помогли Винсенту прийти к главному решению. В свои двадцать семь лет Ван Гог задумал стать художником. До этого он даже кисть в руках не держал ни разу и понимал: без обучения ему не обойтись. Первые попытки получить образование были предприняты в Брюсселе, а в Боринаже Винсент вел разговоры об искусстве с протестантским священником, но предпочитал учиться самостоятельно – купил несколько книг о перспективе, сделал себе в помощь небольшую рамку с нитками крест-накрест, а затем вернулся в Брабант, чтобы пожить дома и еще раз попробовать себя в рисовании. На этот раз получилось намного удачнее: женщины на его рисунках сгибались под тяжестью мешков, над печальным болотом собирались груды насупленных туч, старики кидали связки хвороста в костер – поэтичные образы уныния и бесконечной усталости, созданные пером и тушью.