«А это что за перец?» Не исключено, что перец ВладимирЕвгеньевич в прошлом был связан с Романом Валевским и именно из этой переспелойсвязи Лика Куницына и состряпала лечо шантажа. А установить личность ВладимираЕвгеньевича Неплох(а) при его, майора Сиверса, связях не составит особоготруда.

* * *

…Все было кончено.

«Шестерка» рыжей гадины катком проехалась по мечте ГурияЯгодникова. И не оставила на ней ни одного живого места.

Крейсерская «Эдита», на которую он потратил последние тримесяца, восстановлению не подлежала. Не подлежал восстановлению наборный, изценных пород дерева, корпус. Не подлежало восстановлению легкое, как пух, пероруля. Не подлежало восстановлению якорное устройство, которое Гурий сам выточилна токарном станке.

А безнадежно загубленные рангоут с такелажем! А крошечные ибесполезные теперь кошки, брашпиль и шторм-трапики — предмет гордости все тогоже токаря-любителя Гурия Ягодникова! А бензели и кнопы, которые он вывязывалпри помощи лупы и цыганской иглы!.. Все, все было загублено безвозвратно!

И вот сейчас, вместо того чтобы сидеть в «Октябрьском» надвадцать четвертом месте в третьем ряду, он вынужден болтаться в Пениках соссадиной на лбу и рассеченной бровью… Пережить это Гурий не мог. Он забился вдальний угол кушетки, сунул в уши «Антологию советского шлягера» и впал вглубокий анабиоз. И неизвестно, сколько бы световых лет это продолжалось, еслибы не мать, заглянувшая к Гурию в половине десятого вечера.

— Все лежишь? — спросила она, впрочем, без обычнойжелчи.

— Лежу, что мне сделается, — вяло отозвалсяГурий. — Отдыхаю.

— А я тебе перекусить принесла, сынок.

Это было что-то новенькое. С тех пор, как вскрылась порочнаястрасть Гурия к Эдите, горемыка-лейтенант и родители столовались отдельно. Поинициативе самого Гурия, уставшего выслушивать немудреные оскорбления в адреспевицы: как раз между щами и рагу из кабачков.

— Да не хочу я есть.

— Варенички с вишней, твои любимые времена детскихвареников с вишней давно канули в Лету, по крайней мере, последний разподавались к столу лет семь назад, когда в Пеники впервые приехал Виктор. Мужстаршей сестры Гурия — Наташки. Виктор был чинушей районного масштаба, и матьискренне полагала, что лучшей партии для Наташки и сыскать невозможно. Выше порангу мог быть только госсекретарь Соединенных Штатов, но в Штатах никто изЯгодниковых отродясь не бывал.

— ..Скушай, сыночек, — продолжала уламывать Гуриямать.

— Потом, может быть… Поем.

— Вот и хорошо. — Мать поставила миску сварениками на тумбочку рядом с кушеткой, но уходить не торопилась. — А онаочень даже ничего. Симпатичная.

— Кто?

— Еленочка.

— Какая еще Еленочка? — Гурий даже привстал скушетки от удивления.

— Как же, какая? Девушка твоя, вот какая! Которая тебя,дурака беспросветного, сегодня привезла. На «Жигулях».

Напоминание о гадине, поставившей крест на самых трепетныхягодниковских мечтах, отозвалось резкой болью в области солнечного сплетения. Ипочти сразу же засаднила рассеченная бровь.

— С чего это ты взяла, что она моя девушка?

— Ну, как же… Ради тебя такой крюк сделала… И так теплоо тебе отзывалась…

Сразу видно, что любит тебя, дурака беспросветного… Уж я-точую, не первый год на свете живу. Материнское сердце не обманешь. А ты, вместотого чтобы к венцу ее вести, кобенишься.

— Да пропади она пропадом, эта Еленочка! — всердцах бросил Гурий. — Чтоб ее черти взяли, эту Еленочку! Глаза бы мои еене видели. Чтобы ей и не родиться никогда, гадине!..

Мать, до этого взиравшая на Гурия с робкой надеждой,подобралась, нагнала в легкие воздуха и огрела сына тяжелым полотенцем, вкотором принесла вареники.

— Ты что ж это такое говоришь, стервец?

— Что думаю, то и говорю.

— После подобного заявления в воздухе повисла такаятишина, что стало слышно, как в хлеву повизгивает поросенок.

— Может, ты больной? — предположила мать. —Может, тебя лечить надо?

— Не надо. Я здоровый.

— Может быть, у тебя там не в порядке? — Глазаматери стыдливо прикрылись, а на темные от загара щеки взошел девичий румянец.

— В порядке.

— Вот что я скажу тебе, дорогой сынок.

Уж не знаю, что у тебя в башке и каким образом эта сучка тамхозяйничает… Которая мне ровесница, — мать выразительно обвела взглядомплакаты Эдиты. — Но либо ты бросаешь эту дурь и женишься на Еленочке…

— Либо?

— Либо ты не сын нам больше! — выдохнуламать. — Езжай к ней, в ногах валяйся, а хочешь — вместе повалимся… И невстанем, пока она за тебя пойти не согласится. Я невестку хочу — живую, а неэту… мумию с плаката! И больше весь этот дурдом я терпеть не намерена!Допрыгаешься, Гурий, в психушку тебя увезут!..

— Высказалась? — поинтересовался Гурий, когда матьзакончила свой страстный спич. — А теперь попрошу покинуть апартаменты.

— Я сама санитаров вызову!..

В спину взвившейся матери Гурий на полную врубил «Ничего невижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», но на душе от этого легче нестало. Мало того, что проклятая рыжая фурия, гарпия, Медузагоргона сорвалавстречу, к которой так тщательно готовился Гурий, — она еще и насмертьрассорила его с матерью. Их отношения и без того не были безоблачными, но матьвсе это время держалась в рамках приличий. Теперь же она просто с цеписорвалась, и катализатором всего этого безобразия послужила Еленочка, чтоб ей ине родиться никогда, гадине!.. Не-ет, она не фурия и не гарпия. И неМедуза-горгона, это было бы слишком невинно. Она — василиск! Василиск,вылупившийся на свет из снесенного старым петухом в навозной куче яйца, котороевысиживала жаба! И теперь этот жуткий гибрид всерьез угрожает существованиюбеспечного грешника с лейтенантскими погонами — Гурия Ягодникова!..

Всю ночь Гурия терзали кошмары. Вместо обычных —черемуховых, жасминовых, лилейных — видений красавицы Эдиты его преследовалиадские картинки с изображением василиска Еленочки. Василиск свивал тело чернымизмеиными кольцами — и в просветах этих колец мелькали головы отца и матери. Атакже сестры Наташки и ее мужа Виктора. А также брата Сашки и двух гурьевскихплемянников. Да и голова самого Гурия просматривалась тоже. Но это еще можнобыло вынести, покрепче сжав синие от удушья губы. А вот крошечную, разломаннуюна части восковую фигурку Эдиты вынести было нельзя. Василиск из сна коснулсяфигурки кончиком дрожащего раздвоенного хвоста, а потом повернул морду к Гуриюи обдал его смрадным дыханием.

— Я заплачу вам… За разбитую модель…