Он не подозревал, что однажды кто-то намеренно придет искать их.

Леон, обычно сдержанный, отбросил в сторону трубу и выругался.

— Согласна с каждым словом, — вздохнула Анна.

— Что будем делать?

— Полицию вызывать, естественно.

— Уверена, что уже сейчас? У него наверняка есть способ оправдаться, свалить все это на кого-то другого!

— Пусть пробует. Это необычный преступник, Леон, не похожий на тех, с кем мы сталкивались раньше. Вспомни пожар в отеле! Вот его типичный метод. Если он почувствует, что идет на дно, он может отнять еще несколько жизней, просто чтобы отомстить. Нужно изолировать его, и как можно скорее, чтобы все, кто ведет расследование, были в безопасности.

Не было чувства завершенности — и не было чувства победы, а это всегда очень плохо. Леон не сомневался, что Василий Романов виновен, это уже было очевидно всем, и при таких доказательствах он не мог ускользнуть. Вот только… был ли он единственным преступником? Возможно ли такое? А даже если так, будет ли он наказан? Юпитер, вон, был виновен — а о наказании там и речи не шло.

Он не мог сидеть на месте, нужно было что-то делать… Он только не знал, что именно.

С момента задержания Романова они оставались в Москве, а точнее, в лесном доме Анны. Леон не считал это место своим домом, это по-прежнему была ее территория. Однако ему нравилось думать, что он здесь уже не чужой.

Теперь он прохаживался туда-сюда по комнате, а Анна, забравшаяся с ногами в кресло, внимательно наблюдала за ним.

— Ты узнавал, как проходит расследование? — спросила она.

— Так, как и должно. Против Романова полно доказательств, он, естественно, все отрицает. Говорит — да, участок мой, но я лично там со свечой не стоял, пока изготавливали плиты и возводили дома. Кто трупы принес — не знаю, как они попали в дома — не знаю, прошу расследовать противоправные действия моих сотрудников. Думаю, он бы с удовольствием валил все на Степана Янковского, но тот умер раньше, чем был куплен этот участок.

Романов неплохо подстраховался. Зная, насколько незаконным делом он занимается, он все продумал до мелочей. Работники завода и строители, возводившие дома, никогда не встречались друг с другом. Хозяин при строительстве не присутствовал, он лишь изредка приезжал в поселок — и всегда в компании свидетелей. То есть, многим было очевидно, что виновен он, но по документам он был вроде как не при делах.

Однако так и должен был вести себя преступник его уровня. Леона беспокоило кое-что другое…

— Попавшись, он должен был мигом призвать на свою сторону следователя вроде Рыбникова. Того, кто не просто куплен, а лично заинтересован в том, чтобы дело не дошло до суда. Но Рыбникова нигде нет!

— Я знаю, — кивнула Анна. — Но его ведь ищут?

— Ищут… Только вот не думаю, что найдут. Я этого психа совсем не понимаю.

— Романова? Он не псих.

Анна уже встречалась с ним, говорила совсем недолго и казалась искренне незаинтересованной. На повторных встречах она не настаивала.

— Так ты считаешь, что он невиновен? — нахмурился Леон.

— О нет, до невиновного ему далеко! Этот поселок, завод, сама схема утилизации тел — это наверняка его гениальные идеи. Но он не похож на человека, который настолько болен, что будет создавать скульптуры и картины из костей и кожи.

— Но ведь он идеально подходит!..

— А когда это в расследованиях все было идеально? Честно говоря, я насторожилась, когда он начал подходить под нашу версию слишком хорошо. Но теперь я все больше убеждаюсь, что он не Скульптор. Он человек, который прикрывает Скульптора.

Леону хотелось спорить с ней, потому что само это утверждение отнимало у них долгожданную победу над серийным убийцей. Но спорить не получалось. Он ведь тоже встречался с Романовым, смотрел ему в глаза. Это был безжалостный человек, расчетливый, однако вменяемый даже в своей жестокости.

Устав наматывать круги по комнате, Леон опустился на диван напротив кресла, в котором сидела Анна.

— Я вообще не понимаю, как кто-то может сотрудничать с таким уродом, — вздохнул он. Ладно он сам вообще ничего не понимает или все понимает по-другому. Но они-то нормальные!

— Ты слишком романтизируешь людей — как будто в нас по умолчанию заложены дружба, равенство и братство. А люди разные. Если тебе так уж хочется удивиться этому миру, имей в виду: Эд Гейн прожил после ареста достаточно долгую жизнь — и вовсе не во всеобщей ненависти.

Может, и следовало удивиться, да сил больше не было. Эд Гейн жил и умер давно, а у них тут преступник, которого, возможно, даже не поймали! И все равно остаться равнодушным он не смог. Потому что это сейчас, когда о преступлениях и преступниках многое известно, Гейн считается одним из многих. Да и то привлекает внимание! А тогда, в маленьком городке, который ничего подобного не видел, он был монстром.

Когда его поймали, его следовало немедленно казнить. Раз уж этого не сделали, могли бы бросить в какую-нибудь темную клетку и никогда не вспоминать о нем. Однако все оказалось иначе.

— На первом суде Гейна признали невменяемым, — пояснила Анна. — Шизофрения.

— Думаешь, она?

— Думаю, что не только она. В любом случае, его направили на лечение. Через пару лет, когда его посадили на лекарства, комиссия признала его вменяемым. Был повторный суд, но приговор решили оставить в силе. Уже тогда стало очевидно, что Гейн проведет остаток дней за решеткой. И что ты думаешь? Никто его там не бил, не унижал, пальцем не тыкал. Сам по себе Гейн был тихим и вежливым человеком. Он много работал, всегда был учтив с персоналом, он пристроился помогать в больничные мастерские. Золотые руки. Тихий и покладистый — такой, каким вырастила его мамочка. Он был в больнице на хорошем счету до самой смерти от рака.

— Обалдеть, — поморщился Леон. — То есть, то, что он минимум двух женщин убил с особой жестокостью — про его брата вообще молчу, — и глумился над трупами, ни для кого не было важно?

— Одно из защитных свойств человеческой психики. Людям нужно видеть отклонение от нормы, чтобы ненавидеть его. Окровавленный труп, место преступления, орудие убийства. Тогда они в панике и жаждут справедливости, а порой даже превращаются в карающую толпу с факелами и вилами. Но когда преступления нет и перед ними вежливый старик, они возвращаются к мирному существованию. Это норма, она нужна. С Гейном была примерно та же история: увидев его логово, полное изуродованных трупов, даже опытный шериф не сдержался и напал на него. Но когда Гейн лишился возможности убивать и делать свои… хм… шедевры, когда его посадили на лекарства, он оказался милейшим человеком. Потому что люди, которым предстояло провести рядом с ним много лет, не могли думать о том, что он монстр. Им проще было восторгаться его мастерством, чем вспоминать, как именно он это мастерство приобрел. Только в фильмах маньяк очевиден. Это или бросающийся на всех психопат, или доктор Лектер с идеальными манерами и дикими глазами, или еще кто-то… особенный. Но Гейн особенным не казался, вот и весь секрет. Впрочем, даже когда речь шла о его преступлениях, не все его осуждали. Были и те, кто рвался заработать на его делах.