— Ее здесь нет, — ответил он, — иначе выдавно бы увидели ее в нашем обществе.

— Мне кажется, прежде чем отправить ее к Нуарсею, вынасладились ею?

— Вы совершенно правы, — улыбнулся он. — Сомной приключился бы удар, если бы я позволил кому-нибудь сорвать первые и такиесладкие плоды.

— Значит, вы ее разлюбили?

— Разлюбил? Я никого и никогда не любил, Жюльетта, ивообще мы, распутники, не страдаем этой болезнью. Когда-то это дитя вызывало уменя хорошую эрекцию, но теперь уже не возбуждает меня. Мне надоело забавлятьсяс ней, и я отдаю ее Нуарсею, которого она весьма и весьма воспламеняет. Так чторечь идет об элементарном обмене.

— А что будет, когда она надоест Нуарсею?

— Ну что ж, тебе известна судьба его жен. По всейвероятности, я сам буду участвовать в этой церемонии, как участвовал во всехпрочих, это очень стимулирует, и мне нравятся такие вещи.

При этом его член разбух еще больше.

— Повелитель мой, — заметила я, — мнекажется, будь я на вашем месте, я бы не удержалась и иногда злоупотребляласвоим положением.

— Вы имеете в виду моменты возбуждения?

— Да.

— Такое иногда случается.

— О, господин! — воскликнула я и добавила: — Давайтезамучаем какую-нибудь невинную душу. У меня начинает кружиться голова от такогожелания.

Говоря это, я все сильнее ласкала его, щекоча пальцем егозадний проход.

— Одну минуту. — И он достал из кармана листбумаги и развернул его. — Мне осталось только вписать сюда имя, и завтраже умрет одно прелестное создание. Сейчас она находится в тюрьме: я написалуказ об аресте по просьбе ее семейства. Единственная на нее жалоба заключаетсяв том, что мужчинам она предпочитает женщин. Я видел ее: она действительноочаровательна. Однажды я и сам развлекался с ней целый день и с тех поропасаюсь, как бы она не разболтала, что я только об одном и мечтаю — избавитьсяот нее.

— Тогда, повелитель мой, она обязательно развяжет свойязык, как только ей представится такая возможность, и опасения ваши вполнеобоснованны. Поэтому, пока эта девушка жива, вы будете в постоянной опасности.Я умоляю вас разделаться с ней, потому что от этого зависит ваше спокойствие;подпишите скорее эту бумагу, — я взяла у него документ и приложила его ксвоим ягодицам, — там на столе есть перо и чернила.

Когда-Сен-Фон написал имя, я сказала:

— А теперь мне хочется самой отнести это в тюрьму.

— Как вам будет угодно, — кивнул он. — Нопрежде я должен кончить, Жюльетта. Кульминация близится, и других стимулов мнене нужно. — Он позвонил, добавив: — Не беспокойтесь, это всего лишьритуал. — В следующий момент на пороге появился красивый юноша.

— Прошу вас опуститься на колени, мадам, и этот молодойчеловек три раза ударит по вашей спине тростью; не бойтесь, следы исчезнутчерез несколько дней. Затем он будет держать вас, пока я буду заниматься с вамисодомией.

Юноша сбросил свои панталоны и поспешно подставил свой задминистру, который с удовольствием начал облизывать его.

Тем временем я встала на колени, юноша взял трость и нанесмне три хорошеньких удара, следы которых оставались на моих плечах целых двадня. Сен-Фон с жадным любопытством наблюдал за экзекуцией, потом подошел ближеи внимательно осмотрел багровые полосы на коже, проворчал что-то насчетнедостаточного усердия и приказал юноше крепко держать меня. Затем министрдолго обрабатывал мой зад и целовал при этом чресла своего лакея.

— Ах, лопни мои глаза! — закричал он, освобождаясьот семени. — Ах, черт меня побери, мы заклеймили эту стерву!

Вскоре таинственный наш помощник исчез. И только намногопозже случилось одно событие, о котором я расскажу в свое время икоторое'пролило свет на личность этого молодого человека.

Когда мы вышли из будуара, Сен-Фон снова принял задумчивыйвид.

— Возьмите шкатулки с собой, мадам, — произнесон, — и запомните, что наша операция начнется ровно через три недели.Либертинаж, злодейство и молчание, Жюльетта, — и ваше благополучиеобеспечено. А пока будьте здоровы и прощайте.

Первым делом я ознакомилась со смертным приговором, которыймне предстояло доставить к месту исполнения. Великий Боже! Каково было моеизумление, когда я обнаружила написанное черным по белому предписание главномусмотрителю монастырской тюрьмы тайно отравить кого бы думали? Сент-Эльм, тусамую обворожительную новенькую послушницу, которую я так обожала во времясвоего пребывания в Пантемоне. Другая на моем месте, возможно, порвала бы вклочья смертоносный лист бумаги, но не таков мой характер. Я слишком далеко зашлав своей жажде злодейства, чтобы колебаться, да я ни на секунду и не усомниласьв том, что сделаю этот шаг, и вскоре приехала в Сент Пелажи, где вот уже тримесяца томилась за решеткой юная Сент-Эльм. Я передала приказ в руки старшегонадзирателя и попросила разрешения повидать узницу. Поговорив с ней, я узнала,что министр обещал устроить ее освобождение в обмен на ее благосклонность и чтоона делала для него все, что только может сделать женщина, чтобы ублажитьмужчину. Порочный негодяй не упустил ничего из своего обычного репертуаражуткой похоти и использовал все части ее тела: и рот, и зад, и влагалище…Злодей буквально втоптал ее в грязь, и в качестве награды за это чудовищное сней обращение она не получила ничего, кроме слабой надежды на скорое освобождение.

— У меня с собой документ, который положит конец твоимстраданиям, — сказала я, целуя ее.

Сент-Эльм рассыпалась в благодарностях и с лихвой возвратиламне мои ласки. Впервые в жизни я почувствовала, как акт предательства обильноувлажнил мою куночку… На другой день она умерла.

Воистину, подумалось мне, когда я узнала результат своегозлодейского поступка, в этом состоит мое предназначение. Я рождена для великихдел. И лишний раз убедилась в этом.

Я с жаром окунулась в подготовку спектакля, в котором долженбыл участвовать Сен-Фон через три недели, и организовала свой первый званыйужин точно в назначенный срок.

Я отыскала и наняла шесть обольстительных помощниц, включаятроих юных монахинь, привезенных из святой обители в местечке Мо, двенадцати, тринадцатии четырнадцати лет от роду с божественным лицом и телом.

В тот первый вечер министр появился в сопровождении мужчинылет шестидесяти. Сразу по прибытии он на несколько минут уединился со мной,осмотрел мои плечи и, кажется, остался недоволен, не обнаружив следовэкзекуции, проведенной во время нашей последней встречи. Он почти непритронулся ко мне, однако порекомендовал проявить глубочайшее почтение ибеспрекословную покорность к своему спутнику, так как тот был одним иззнатнейших придворных и принцем по крови. Последний вошел в комнату, как толькооттуда вышел Сен-Фон. Предупрежденная моим повелителем, я повернулась иобнажила свой зад сразу, как только он закрыл за собой дверь. Он приблизился слорнетом в руке.