— Восхитительно, восхитительно, — бормоталСен-Фон, добросовестно обрабатывая мой зад. — Я бы, кажется, отдал все насвете, чтобы трахнуть ее в таком состоянии.

— Нет ничего проще, — откликнулся Нуарсей, —попытайтесь, а мы придержим ее.

Наши исполнительные помощники навалились на бедняжку,заставили утихомириться, придали ей соответствующее положение, с обеих сторонраздвинули ягодицы, и Сен-Фон погрузил между ними свой член.

— Гром и молния! — завопил он. — Якончаю. — И он кончил. Его тут же сменил Дальбер, за ним — Нуарсей; нокогда его полуживая жена, каким-то нечеловеческим чутьем, почувствовала своегопалача, она бешено забилась, словно в припадке, и разбросала всех, кто держалее, потом, как обезумевший, смертельно раненный зверь, вцепилась ему в лицо.Нуарсей испуганно отшатнулся назад, а мы еще теснее сгрудились вокруг нее.

— Не трогайте ее, не трогайте! — закричал Сен-Фон,возвращая свой инструмент в мой зад. — Давайте полюбуемся на агониюзагнанного зверя.

Тем временем Нуарсей пришел в себя и пожелал отомстить заоскорбление: он уже занес руку для новых, еще более страшных пыток, но Сен-Фоностановил его и сказал, что это только помешает и лишит нас удовольствиянаблюдать за действием яда. Неожиданно в голову мне пришла новая мысль.

— Господа, — предложила я, — наблюдать — этомало, мне кажется, скоро ей понадобится исповедник.

— Пускай убирается к черту, и тот сам исповедует этушлюху, — заворчал Нуарсей, несколько успокоенный, потому что его ужеобсасывала Лолотта. — Пусть убирается ко всем чертям! Если когда-нибудь яи хотел, чтобы существовал ад, так только затем, чтобы ее душа прямикомнаправилась туда и чтобы я мог, пока жив, наслаждаться при мысли о ее мучениях.

И эти неосторожные слова, как нам показалось, ускорили конецагонии. Мадам де Нуарсей простилась со своей душой, и трое наших распутниковразрядились почти одновременно, сливая ужасные проклятья в один жуткий хор.

— Вот и все, — сказал Сен-Фон, разминая свой члени выдавливая из него последние капли спермы. — То, что мы совершили,наверняка будет одним из наших самых прекрасных деяний. Одним словом, ябесконечно доволен. Я давно мечтал избавить мир от этой глупой курицы, пожалуй,она надоела мне не меньше, чем собственному супругу.

— Это факт, — вставил Дальбер, — ведь вы,конечно, сношались с ней не реже, чем он.

— Даже еще чаще, — добавил мой любовник.

— Во всяком случае, — обратился Сен-Фон кНуарсею, — я намереваюсь заключить соглашение: вы принесли в жертву своюжену, и теперь у вас будет другая, ибо я отдаю вам свою дочь. Кстати, мне оченьпонравился сегодняшний яд: он дает отличные результаты, и жаль, что мы не можембыть свидетелями смерти всех тех, кого уничтожаем подобным образом. Увы, нельзябыть одновременно в разных местах. Но, как я уже сказал, моя дочь будет вашей,дорогой друг, и слава небесам за то, что они посылают мне такого любезногозятя, и за то, что женщина, которая дала мне этот яд, не обманула меня.

Здесь Нуарсей наклонился к Сен-Фону и что-то прошептал емуна ухо, как мне показалось, это был вопрос. Тот кивнул в знак согласия. Затемповернулся ко мне.

— Жюльетга, — сказал он, — приходите завтрако мне, и мы подробно обсудим то, о чем я сегодня говорил вам. ПосколькуНуарсей снова женится, ваше присутствие в его доме вряд ли понадобится, и япредлагаю вам переехать ко мне. Я надеюсь, что моя прочная репутация перейдет ина вас, а деньги и удобства, которыми я собираюсь осчастливить вас, будут болеечем достаточной компенсацией за потерю, которую вы при этом понесете. Вы мненравитесь необычайно: у вас блестящее воображение, неподражаемое хладнокровие взлодействе, великолепный зад и, по моему мнению, вы жестоки и распутны,следовательно, обладаете всеми достоинствами, которые я уважаю.

— Мой повелитель, — ответила я, — с нижайшейблагодарностью я принимаю ваше предложение, но должна сказать, потому что нехочу скрывать это, что я влюблена в Нуарсея, и мне не доставляет радости мысльо том, чтобы потерять его.

— Вы не потеряете меня, дитя мое, мы часто будемвидеться. — так ответил мне ближайший друг Сен-Фона и будущий егозять, — лучшие часы нашей жизни мы будем проводить вместе.

— Пусть будет так, — сказала я, — в такомслучае у меня нет причин для отказа.

Молодым педерастам и проституткам дали ясно понять, какиепоследствия будет иметь малейшая несдержанность и неосторожность с их стороны,и, все еще находясь под большим впечатлением от случившегося, они поклялисьзабыть об этом; останки мадам де Нуарсей закопали в саду, и мы распростилисьдруг с другом.

Непредвиденным обстоятельством оказалась задержка сженитьбой Нуарсея, а также с исполнением плана министра: когда я на следующийдень, с утра, пришла к нему, его не было дома.

Король, который необычайно жаловал Сен-Фона и всецелодоверял ему, в то же утро призвал его к себе и поручил секретную миссию;Сен-Фон незамедлительно выехал из города, а по возвращении ему была пожалована«голубая лента» и годовая рента в сто тысяч луидоров.

Воистину, подумала я, узнав об этих милостях, судьбавознаграждает злодея; насколько глуп тот, кто, будучи вдохновлен подобнымипримерами, не бросается с головой в омут преступлений, не имеющих ни границ, нипределов.

В письмах, которые получил Нуарсей от министра в егоотсутствие, мне предписывалось найти новое жилище и благодарить его. Поэтому,как только я вступила в управление необходимым капиталом, я сняла роскошныйособняк на улице Фобур-Сен-Оноре, купила четыре лошади, две прелестные кареты,наняла трех лакеев, статных и очень смазливых, нашла повара, двух судомоек,дворецкого, секретаря, горничных, парикмахера, двух швейцаров и пару кучеров;кроме того, приобрела целую кучу красивой мебели, и в тот день, когда министрвернулся в Париж, я переехала в новый дом. Мне только что исполнилосьсемнадцать, и судя по взглядам, которые обращали на меня мужчины, я могласчитать себя одной из прекраснейших женщин в столице; фигурой я напоминалабогиню любви, а искусство косметики подчеркивало мою естественную красоту.Содержание моих гардеробов стоило более ста тысяч франков, сотню тысяч стоилидрагоценности и алмазы, которые я носила. Всюду, где я ни появлялась, передомной широко распахивались все двери, а в тот день слуги министра особенно низкокланялись мне. Он был один и ожидал меня. Я начала с того, что заговорила ознаках королевского расположения, которыми его осыпали, и поздравления мои былисамыми искренними; я захотела поцеловать ему руку, он подал ее, напомнив, чтодля этого я должна опуститься на колени; хорошо знакомая с его непомернымтщеславием и жестокостью, я подчинилась и сделала так, как он хотел:куртизанки, как и придворные, приобретают право попирать всех прочих благодарясамой низкой лести и приниженности.