— Вы только взгляните, как она прекрасна в этомсостоянии! — воскликнул он. — Как красит ее злодейство! — И оносыпал все мое тело, вплоть до самых укромных уголков, неистовыми поцелуями.

К столу мы не вернулись и продолжали возлияния, не вставая сместа, прямо на ковре. Это всегда очень приятно, и опьянение при этом наступаетнамного скорее. Алкоголь подействовал почти сразу, и женщины начали трепетать,подогреваемые, помимо всего прочего, обжигающими взглядами мужчин. Я , обратилавнимание, что распутники как-то незаметно перешли в обращении с нами наугрожающий и развязный тон. Однако мне сразу бросились в глаза дваобстоятельства: во-первых, собиравшаяся гроза должна была обойти меня стороной,во-вторых, она должна была испепелить мадам де Нуарсей. И опасения моирассеялись.

Пройдя почти все круги ада — из рук Сен-Фона в руки своегосупруга, а от него в лапы Дальбера, — несчастная женщина находилась уже вкрайне плачевном состоянии: ее груди, руки, бедра, ягодицы — словом, вся ееживая плоть являла собой потрясающую картину, созданную жестокой фантазиейпалачей. А когда Сен-Фон, потрясая восставшим и побагровевшим членом, нанес ейдвенадцать сильнейших ударов по плечам и спине, затем шесть таких же сильныхпощечин, голова ее поникла окончательно; но это была только прелюдия, потомучто в следующий момент он поставил ее в середину комнаты, где в пол быливделаны два кольца; к ним привязали ее ноги, руки подняли над головой ипривязали к свисавшим с потолка веревкам. Между ног, на высокий узкий табурет,поставили дюжину свечей таким образом, что их пламя почти касалось ее влагалищаи анального отверстия, отчего скоро начали потрескивать и скручиваться волоскина лобке, и начала, прямо на глазах, краснеть нежная кожа; все ее тело сталоизвиваться и дергаться, а на красивом побледневшем лице изобразилосьнеобыкновенное выражение, в котором, как мне показалось, была какая-тосладострастная смесь боли и ужаса. Сен-Фон держал в руке свечу и, вплотнуюприблизившись к мадам де Нуарсей, с жадным вниманием наблюдал за ее муками,вложив свой пенис в рот Линданы и заставив Лолотту щекотать языком анус. Одиниз юношей содомировал Нуарсея, который, вцепившись руками в ягодицы Анриетты,то и дело повторял жене, что она будет поджариваться до тех пор, пока неиспустит дух. А Дальбер, занятый тем, что трудился над задницей другого юноши ицеловал услужливо подставленные прелести Аглаи, давал Нуарсею советы, какувеличить страдания несчастной женщины, с которой тот несколько лет был связансвященными узами брака. Моей обязанностью было оказывать разного рода услугиучастникам этой дикой сцены и следить за свечами. В какой-то момент мнепоказалось, что их пламя слишком слабое и короткое и что жертва наша страдаетне в достаточной мере, тогда я подняла подсвечники еще выше, и нечеловеческиевопли мадам де Нуарсей заслужили мне горячее одобрение мучителей. Сен-Фон,который, казалось, уже потерял рассудок, поднес свечу к самому лицу жертвы,подержал несколько мгновений, затем спалил ей ресницы и выжег один глаз.Дальбер схватил другую свечу и поджарил, один за другим, ее соски, а муж поджегроскошные волосы на голове.

Все больше вдохновляясь этим волнующим зрелищем, яподбадривала актеров и на ходу придумывала новые, еще более изощренныеиздевательства. По моему совету, хозяйку облили коньяком, и в тот же миг онапревратилась в трепещущий и стенающий факел; когда голубоватое пламя стихло, еенеподвижное и все еще стройное тело с головы до ног представляло собой одинсплошной ожог. Моя идея имела небывалый успех, и восторг всей компании былнеописуем. Подогретый этим последним злодейством, Сен-Фон вырвал свой член изорта Линданы и, крикнув Лолотте, чтобы та продолжала свою ласку, с размахувонзил его в мой анус.

— Что теперь будем с ней делать? — жарко шепталмне в ухо Сен-Фон, все глубже погружаясь в мое чрево. — Думай, Жюльетта,думай: ты ведь у нас умница, и все, что ни предложишь, будет восхитительно.

— Есть еще тысяча пыток на свете, — ответилая, — одна пикантнее другой. — Я уже собиралась кое-что предложить,когда к нам подошел Нуарсей и сказал Сен-Фону, что, может быть, лучше сейчас жезаставить ее проглотить приготовленный порошок, иначе она умрет от изнеможения,и мы не сможем в полной мере насладиться эффектом яда. Они посоветовались сДальбером, и тот восторженно поддержал Нуарсея. Женщину развязали и подвели комне.

— Бедняжка, — произнесла я, бросая порошок в бокалс «Аликанте»[66], — выпейте вина, и вам станет легче. Этоулучшит вам настроение и снимет боль.

Обреченная женщина безропотно проглотила роковую смесь.Нуарсей извлек свою шпагу из моей норки и подскочил к жертве, сгорая от желанияусладить свой взор ее конвульсивными гримасами.

— Сейчас ты умрешь, — прошипел он, пристальноглядя в ее глаза, — надеюсь, ты смирилась с этим?

— Мне кажется, — заметил Дальбер, — мадамдостаточно умна, чтобы понять, что когда жена потеряла любовь и уважение своегосупруга, когда она надоела ему и вызывает у него только отвращение, самыйпростой для нее выход — с достоинством выйти из игры.

— О, да! Да! — еле слышно простоналанесчастная. — Я прошу только одного: убейте меня, ради Господа Бога убейтескорее!

— Смерть, которой ты жаждешь, грязная сволочь, уже втвоих потрохах, — сказал Нуарсей, наслаждаясь страданиями жены и ласкамиодного из молодых педерастов. — Жюльетта сделала свое дело. Она настолькопривязана к тебе, что никогда не простила бы нам, если бы мы лишили ееудовольствия оказать тебе последнюю милость.

В этот момент совершенно ослепленный от бешеной похоти,потеряв всякое чувство реальности, Сен-Фон набросился на Дальбера, который,нагнувшись, с готовностью встретил содомитский натиск своего друга, в своюочередь оседлал юного пажа, который принял перед ним ту же самую позу;мгновение спустя я опустилась на колени, и мой, обратившийся в содомита, языкпроник в анальное отверстие министра.

Не прошло и минуты, как Нуарсей, не спускавший глаз со своейжены, увидел, что ее конвульсии приближаются к концу, и решил, что насталовремя по-настоящему насладиться ими.

Он положил ее на ковер в середине комнаты, и мы образоваливокруг нашей жертвы тесный круг. Роли поменялись. Теперь Сен-Фон овладел мною иобеими руками удовлетворял двоих юношей; Анриетта сосала Дальбера, то же самоеДальбер делал с членом третьего пажа и одновременно правой рукой ласкал ещеодного, а левой — немилосердно месил ягодицы Линданы; пенис Нуарсея находился впрямой кишке Аглаи, чей-то другой вошел в его собственный зад, он сосал ещеодин и тремя сложенными вместе пальцами содомировал Лолотту; наконец, шестойнаш помощник наслаждался ее влагалищем. Агония началась, она была ужасна, иневозможно описать словами действие этого яда; настолько сильны были припадкибедной мадам Нуарсей, что она то сворачивалась в клубок, то мелко-мелкосодрогалась всем телом, как будто пораженная электрическим ударом, то застывалакак парализованная. Губы ее пузырились белой пеной, ее стоны перешли в глухойжуткий вой, которого никто в доме, кроме нас, не мог слышать, потому что былиприняты все необходимые меры предосторожности.