Шешковский дал знать своим людям, и ему подвели жеребца. Разумеется, Екатерину доставили в хижину не просто доверенные слуги, а его собственные осведомители, так что никого не придется устранять, его ждут, и никто не поднимет тревогу, не предупредит ее, что приехал не тот. Его люди сами потушат свечи, облегчая появление Степана перед божественной Фредерикой. Конечно, обидно, что она предпочла не его – человека, положившего жизнь на обеспечение ее безопасности, – а выбрала безмозглого князька, красавчика, модника и пустобреха. Впрочем, это не главное, жалко было бы разочаровать влюбленную девушку. А кто сказал, что он собирается ее разочаровывать? Как раз наоборот. Он будет нежным и страстным, будет властным господином и преданным рабом. И, может быть, тогда, разомлев от наслаждения, она простит его за этот обман.

Мирно цокали копыта коней, вздымая невидимые в темноте облака пыли. Спутники Шешковского запалили факелы, в свете которых ему вдруг сделалось неудобно, что все они сейчас видят его и, может быть, даже догадываются о том, что происходит, размышляя про себя, во что они ввязались. Не догадаются сейчас, допетрят после, и что тогда? Убивать личную охрану? Факелы слепили глаза, Шешковский старался не смотреть в их сторону, размышляя о своем. В кармане кафтана на всякий случай он держал специальное средство, позволяющее кавалеру достигать необыкновенной любовной формы. Обычно его заказывали престарелые ловеласы, Степан же приобрел зелье, опасаясь, как бы понятные волнения не сыграли с ним злой шутки.

Впрочем, какие могут быть сомнения? Он влюбился во Фредерику с первого взгляда. Он уже признавался ей в любви и даже целовал ее в губы. У него были и другие женщины, и всегда… нет, не всегда. Далеко не всегда. С девицей Кошелевой, например, вообще долго ничего не получалось. А ведь она какая опытная и проворная, такая услужливая и усердная. А Фредерика… нет, не может быть, чтобы в последний момент его любовный инструмент отказался повиноваться своему хозяину. А почему нет? Сколько уже раз Алиона засыпала на соседней подушке в слезах и обидах?

Шешковского пробил холод. Ничего не получится. Ничего не смогу. Опозорюсь. Впрочем, это князь опозорится. Цесаревна ведь думает, что придет он. А почему, собственно, Чоглокова выбрала именно Салтыкова? Только потому, что он дружит с ее мужем? Что требовалось от Сергея Васильевича? Сделать Екатерине Алексеевне ребенка, продолжить династию, подарить государству царя… А ведь приходится признать, Салтыков идеально подходит для этой роли. Из рода Салтыковых происходят ни много ни мало царица Прасковья Федоровна[115], супруга Иоанна Алексеевича[116] и мать императрицы Анны Иоанновны. Да и предложенный той же Чоглоковой в отцы будущего русского царя Лев Нарышкин тоже кандидат хоть куда. Мать Петра Великого – Наталья Кирилловна Нарышкина[117]. Сама Чоглокова ни за что не осмелилась бы выбирать полюбовника для великой княгини, такое дело не для статс-дамы.

– Это… – У Степана закружилась голова. – Такое дело должна была организовать не абы кто, а сама, лично.

ВСЕ КАНДИДАТЫ БЫЛИ досконально осмотрены, и большинство признаны негодными. Кто-то родом не вышел, у кого-то здоровье не очень, один стар, а другой молод и неопытен. Выбрали двоих молодых, привлекательных, к тому же состоящих в родстве с правящим домом князей. А он – Шешковский – он кто такой? Какого рожна лезет в чужой огород? Неужто не знает, не ведает, какие тут игры играются? Какие ставки на кону, разложены в виде цветного марьяжа, и вот теперь рыжеволосая дама с пронзительными голубыми глазами и ее преждевременно состарившийся, спившийся муж смотрят в водное зеркало, пытаясь разглядеть скачущего по дорогам судьбы суженого для прекрасной царевны.

– А тебе не кажется, Алешенька, что мы поторопились довериться Сергею Васильевичу? Молод он, глуп и, боюсь, болтлив.

– Полноте, матушка, станет он болтать, когда сама его жизнь на карту поставлена? – Разумовский придвинулся ближе к зеркалу. – Главное, что он Катерине не противен, что по обоюдному согласию все произойдет. По любви ведь и дети хорошие получаются. А Сергей нам вполне подходит, кроме того, ты же его сама на Матрене женила, и теперь у них сынишка. Кого хочешь спроси, не бывает такого, чтобы здоровый, имеющий детей мужчина вдруг ни с того ни с сего бесплодным заделался.

– Может, все же Нарышкин? Ой, неспокойно у меня на душе. Совсем уже запутались мы с этим делом. Сначала я племянничка своего никчемного наследником престола сделала, потом немку эту пригрела, теперь вот сама же ее под Салтыкова подкладываю. А ведь на деле не наследник престола – бастард Салтыкова получится. Что делать-то станем, как правда раскроется?

– Не раскроется, матушка. Вот и Леший бородой трясет. Он ведь еще когда назначил Екатерину в матери будущего царя? И про Петра Федоровича сказал, что он-де не способен до этого дела. Ты еще не верила, баб ему подсовывала, а без толку все это.

– Да уж, твоя правда. Виновата. Он ведь у нас поклонник Фридриха, а Фридрих известный мужеложец, ему не нежную теплую девку под бок, ему гренадера под два метра. Эх, наследничек. И что я тебя, Леший, прежде не встретила, другого бы наследником назначила.

– Все верно, государыня. Вот и дружочек мой Ламберти говорит, в Екатерине Лексеевне сила. Она род призвана продолжить, ей лямку тянуть, ей и скипетр в руки.

– Что же мы, точно дети малые, на это дело любоваться станем? – не выдержал Разумовский.

– Понадобится, и стану. Лично в изголовье кровати встану и канделябр держать буду. Ну что, Леший, где же наш герой? Черно в зеркале твоем, ни зги не видно.

– Всему свое время, государыня Светлая Царица, – склонился колдун. – Видишь, луна из-за облаков вышла, добру молодцу путь указывает. Ночь выдалась на славу, полная луна – помощник колдовства. Огромная, круглолицая, прекрасная как Ваше Императорское Величество. О чем думает такая луна, песни слагает, богу молится или ищет, пробираясь среди черных ночных облаков Катиного суженого. А вот и он сам – из-за гор, из степей, прискакал к ней Сергей. Гляди, царица. Нешто не видишь, вот он жених для нашей красавицы, что при живом молодом муже в девках засиделась.