Принцесса Курляндская, несмотря на все старания Шешковского, так и не сочеталась законным браком с Петром Салтыковым, с которым со дня помолвки находилась в ссоре, теперь же ее руки попросил князь Георгий Хованский, Гедвига сказала «да», и императрица благословила союз. После чего освободившийся от тяжкой ноши отставной жених спешно сочетался браком с княжной Солнцевой[119], которую давно любил. К тому времени великий князь уже окончательно разочаровался в своей курляндке, так что складывалось впечатление, что не вмешайся в их дела Шешковский, все бы решилось и без него, причем самым покойным и незатратным образом.

1 ноября в одном из деревянных московских дворцов произошел пожар, по счастью, никто не пострадал, а Екатерина Алексеевна вместе с Чоглоковой, покинув горящее здание, спокойно переждали бедствие, сидя в экипаже на расстоянии сотни метров от горящего здания. Когда дворец полностью сгорел, императрица уехала в Покровское, а малый двор – в дом Чоглоковых, что на Большой Слободской улице. Причины пожара расследовали господа из Преображенского приказа, но ничего подозрительного не было обнаружено. Государыня утратила весь свой привезенный в Москву гардероб – восемь тысяч платьев, Екатерина и Петр – почти всю мебель и книги. Единственное, что по случайности удалось спасти, – громоздкие шкафы-буфеты, стоящие вдоль стен в покоях великого князя и, как это выяснилось позже, доверху набитые пустыми бутылками.

Деревянные строения часто горят и, как правило, выгорают до основания, никто не пострадал, и сама Екатерина Алексеевна искренне считала, что сие не более чем досадное неудобство, принудительная смена жилья, и ничего больше. В доме Чоглоковых оказалось тесно и неудобно. В конце концов, прогуливаясь невдалеке от своего нового жилища, Екатерина обнаружила принадлежащий императрице пустующий дом, который носил название «архиерейский», так как Елизавета Петровна купила его у одного архиерея. Одноэтажный, старомодный, из-за давно не ремонтированных печей еще и пожароопасный. Но цесаревне быстро надоели шум и беспрестанная возня маленьких Чоглоковых. Так что она была согласна на все что угодно, включая это старье. Дом следовало осмотреть и проверить, но Преображенский приказ прохлопал переезд, так что Степану оставалось только злиться на нерадивость коллег. А ведь в доме Фредерику могли поджидать новые ловушки. Из тайного схорона мог вылезти убийца с ножом или удавкой, она могла провалиться в какой-нибудь хитрый люк или быть похищенной и убитой по приказу ненавидящего ее мужа.

Не зная, как еще обезопасить свою даму, Шешковский проверял и перепроверял придворных, но не мог отыскать хотя бы слабой зацепки. Что касается личной вражды, то, удивительное дело, Екатерина Алексеевна дипломатично избегала конфликтов, предпочитая дружить или хотя бы поддерживать добрые отношения со всем своим окружением. Она даже чопорную Марию Семеновну, в конце концов, умудрилась сделать своей союзницей, а Николай Наумович явно засматривался на великую княгиню. Все слуги были так или иначе обязаны цесаревне, у кого-то она крестила ребенка, кому-то помогла выпросить разрешение на женитьбу, она дарила подарки и не забывала поздравлять со святыми именинами. Другое дело – если рассматривать придворных с точки зрения их родственных связей, вот здесь можно было поискать врагов. Впрочем, если верить Апраксину, Екатерина Алексеевна сделала невозможное, подчинив себе самого великого канцлера, а вместе с ним всех его родственников и друзей.

ЗАСУШЛИВОЕ ЛЕТО 1753 года изобиловало пожарами, огонь точно специально бродил по городам и селам вслед за вечно кочующим с места на место двором Ее Величества. Засыпая, Шешковский думал о преследовавшем принцессу Фредерику огне и просыпался от ужаса, видя, как пламя охватывает ее спальню. Прекрасная Фредерика бросается к окну, но поздно, ее ночная сорочка уже горит, огонь обнимает соблазнительную фигурку, целуя зачарованную царевну в сахарные уста, и… Шешковский просыпался от собственного крика и затем еще долго не мог унять бешеного сердцебиения. Фредерика жила своей жизнью, и жила без него. Возможно, она никогда не узнает о том, как он смалодушничал тогда, впрочем, лучше, чтобы не узнала, потому что тогда придется объяснять, как он посмел измыслить столь подлый план. Хотя, кто ее знает, быть может, узнав о том, что чуть было не оказалась в объятиях императорского кнутобоя, она задала бы совсем другой вопрос:

– Отчего же чуть было не оказалась? Что же ты, Шешковский Степан Иванович, столько раз клялся в своей неземной любви, а как до дела? Нешто не видишь, что не подходит мне, девице-раскрасавице, малахольный князек? Не получается зачать от благородного, так лучше бы уже понесла от любящего. К черту знатность, богатство, красоту, когда на карту поставлено такое, – одетая в огонь, как прежде одевалась в лунный свет, божественная Фредерика грохнула кулачком по столу у постели Шешковского, так что не убранная с вечера чашка на блюдце зазвенела, рискуя разбудить супругу, а по спаленке разметались веселые искры. – Кто ты такой, что смеешь распоряжаться самой судьбой?! Кто тебя уполномочивал решать за свою цесаревну, с кем ей ложиться в постель, а с кем нет?! – С ресниц сорвались несколько острых стрелок-искр, огонь метнулся на вышитые Алионой занавески, побежал под потолок. – Или Петр Великий не рубил голов?! Или женщины не грезили о Федоре Ромодановском, в чьих руках были десятки, сотни жизней, не влюблялись в Ушакова?! Что ты вообще знаешь о женской душе?

Шешковский хотел вскочить с постели, сорвать объятые пламенем занавески, разбудить Алиону с Машенькой, но не смог и с места сдвинуться, наблюдая за тем, как комната заполняется пламенем.

– Что бельма-то вылупил, обними свою суженую! Поцелуй меня, как тогда целовал!

Шешковский поднялся, не в силах оторвать взгляда от огненных очей, и в следующее мгновение все потонуло в пламени.

ЧИСТКА МАЛОГО ДВОРА проходила медленно, но верно; не сумев выявить врагов цесаревны среди ее ближайшего окружения, Степан решил, так или иначе, заменить само окружение. Так в 1754 году при помощи того же Апраксина, который в последнее время зачастил в Тайную канцелярию, ему удалось договориться о браке княжны Гагариной с графом Дмитрием Матюшкиным[120]. Сей союз был по склонности, и изначально ему протестовала только мать жениха. Положение перестало быть безнадежным после того, как по просьбе Шешковского за сватовство взялась императрица, которая и завершила дело помолвкой.

Но едва Степан более-менее разобрался с докучливой Гагариной, перед ним возникла изрядно похорошевшая после первых родов Кошелева. В пушистой белой шубке и меховой шляпке с зеленым и голубым перышком, Мария Иродионовна казалась писаной красавицей. Пристроив ребенка в семью зажиточных крестьян, бывшая фрейлина готовилась к устроенному для нее родителями брачному союзу. Тем не менее это не помешало ей в один прекрасный день заявиться в Тайную канцелярию, требуя от Шешковского не вернуть ее ко двору, как он решил вначале, а исключительно его личного внимания. Не в силах поверить в искренность ее чувств, Степан вообще давно смирился с простой мыслью «таких, как я, не любят», он назначил девице встречу через неделю и, попрощавшись, отправил за ней топтуна, недавно поступившего в Канцелярию, но уже отменно зарекомендовавшего себя Александра Самойлова[121]. Парень ловко пристроился на запятках кошелевской кареты. Наблюдая за его действиями, Шешковский был уверен, что ни Мария, ни ее кучер не заметили хитрого маневра. К вечеру, занятый проверкой бесконечных отчетов из Летнего дворца, Степан даже позабыл о получившем задание топтуне, к слову, у агента была целая неделя, за которую он и должен был составить подробный отчет: куда ездила Мария Иродионовна, с кем встречалась. По правилам, парню следовало прилипнуть к ее дому, поселиться по соседству, сойтись со слугами, все что угодно, лишь бы только все время быть неподалеку от порученной ему персоны. То, что он заявился в Тайную канцелярию уже через несколько часов, говорило о многом.