на памятник, который должны были через несколько дней установить на могиле Анжелы, поэтому подолгу оставляла мальчика на Зумруд. Гриша уже свободно говорил на русском и иврите, но Зумруд втайне надеялась, что он выучит и язык горских евреев, поэтому говорила с ним только на джуури. Он схватывал всё на лету и уже через пару дней был способен сказать несколько простых предложений. Зумруд надеялась, что его оставят у неё на лето, тогда уж он заговорит свободно, и Рая обещала подумать. К тому же она обнаружила, что рядом с Зумруд Гриша становится мягким и спокойным, хотя дома всегда бегал как сумасшедший и рушил всё вокруг. К кому только Рая ни обращалась, но даже израильская медицина оказалась бессильной. Врачи только разводили руками, мол, надо потерпеть, ребёнок особенный, он боится, что его снова бросят. Рая уже год водила его к детскому психологу, однако результата почти не было, он по-прежнему вёл себя как механический зверёк, от которого потерялся пульт управления, и останавливался он лишь тогда, когда полностью садилась батарейка. Однако рядом с Зумруд Гриша вдруг становился спокойным и сконцентрированным. Что бы Зумруд ни делала, он повсюду следовал за ней. Несколько дней он просто наблюдал за тем, как Зумруд возится с мукой, сеет, смешивает с водой, добавляет яйца, месит, крутит, бросает на стол, опять месит. Он пальцем трогал её руки, которые становились белыми и шершавыми от теста, а на третий день выхватил у неё готовое тесто и сам мял, лепил, бросал, крутил и опять лепил. И уже не проходило дня, чтобы он не требовал у Зумруд сделать хэми[22]. Зумруд никогда ему не отказывала, и он часами сидел с ней и лепил фигурки. Когда Зумруд, показав на два десятка одинаковых человечков, стоящих в ряд, сказала, что хорошие у него получились солдатики, он ответил, что это – не солдатики, это – дети, которые ждут своей очереди на родителей. Белая пыль обволакивала его с ног до головы, прилипшие куски теста дикими островками ютились на футболке и шортах, тесто находилось даже в волосах и под одеждой. Кухонный стол за считаные минуты превращался в поле боя, и вскоре Зумруд поняла, что переодевать его бесполезно.

Зумруд была так увлечена заботами маленького Гриши, что не заметила, как кто-то вошёл в калитку, тихо прокрался к летней кухне и несколько секунд тенью нависал над дверью, подслушивая их с Гришей щебет.

– Что на обед? – вдруг услышала Зумруд и вздрогнула.

Он стоял и смеялся – так, как почти год не смеялся никто в её доме. Такого смеха больше не было ни у кого и ни у кого никогда не будет. Боря. Зумруд кинулась к нему, чтобы обнять, но Гриша встал между ними и, обхватив её одной рукой, другой отталкивал Борю.

– Борьке, – закричала из-за спины Зозой. – Борьке наш приехал.

– Зозоюшка, ну здравствуй. Дай я хоть тебя обниму, раз маму мне обнять не позволено.

Боря присел на корточки и протянул руку.

– Я – Боря, – сказал он.

Но Гриша убрал руки за спину, он не хотел знакомиться.

– Давай руку, – сказал Боря. – Ты мужчина или кто?

Тогда Гриша, поразмыслив, позволил пожать ему руку.

Спустя час приехала Зоя. Они долго о чем-то шептались с Борей, и наутро следующего дня Зумруд узнала, что фабрику решено продать. Тем более нашёлся покупатель.

– Мы хотим иметь дело с жизнью, а не со смертью, – подытожила результат их многомесячных переговоров, споров, раздумий и анализа Зоя.

Деньги от продажи фабрики они решили разделить на три части. Первая часть пойдёт на Зоин проект по открытию в Пятигорске, Железноводске и Ессентуках небольших санаториев для религиозных евреев. Конечно, санатории будут открыты для всех, однако в них будет кошерное питание, двери без электронных замков и небольшой зал для молитв. Зоя уже всё просчитала и вычислила, что санатории выйдут на прибыль через три года, если делать всё правильно, и Зоя со своими партнёрами уже подыскала подходящие здания и начала готовить документы для получения кредита. Второй частью Зумруд сможет распоряжаться по собственному усмотрению. Зумруд тут же решила, что свою часть инвестирует в Зоин проект, тогда Зое не потребуется брать кредит. Третью часть получит Борис, и он ещё не решил, на что её потратить.

Когда все разъехались и дом снова погрузился в вязкую тишину, к Зумруд неожиданно заявилась старая сваха Мозол. Она прошаркала до летней кухни, поздоровалась с Зозой и после маленьких необременительных сплетен об общих знакомых с пыхтением самовара уселась за накрытый чайный стол. Размешав сахар в чае, она сказала:

– Я к тебе по делу.

Мозол достала из старомодной сумки айфон с тремя камерами. Зумруд знала, что это – последняя модель, потому что точно такой же был у Зои, а у Зои всегда только самые последние модели. Мозол быстро стала водить пальцем по экрану, а потом воскликнула:

– Для Зои твоей жених есть. Отличный парень, бакинский, но живёт в Москве, очень серьёзный мальчик. Двадцать девять, свой туристический бизнес, денег куры не клюют, учился в Англии и в Америке, соблюдающий, хочет жениться.

Мозол открыла «Вотсап» и показала ей фотографию парня.

– Хороший, – мечтательно сказала Зумруд. – Красивый… и глаза добрые.

– Золото, а не парень. Таких сейчас днём с огнём не найдёшь. Родители сказали, им девочка нужна шестнадцатилетняя, чистая. Но я взяла на себя риск, фотографию Зои отправила, у меня была с какого-то мероприятия. Подумала, ей ведь уже почти двадцать, а она всё ещё не замужем, надо срочно что-то делать. Решила, не понравится им, так я тебе ничего не скажу. За спрос денег не берут, я ему Зою и ещё пять-шесть девочек отправила, а он – ты что думаешь? Всех отбраковал, только Зою оставил. Теперь надо срочно их свести, иначе мне неудобно перед людьми. Они, – Мозол шепнула что-то на ухо Зумруд, – вот они кто. Непростые люди. Такого шанса больше никогда у Зои не будет…

Зумруд вздохнула.

– Зоя на такое не пойдёт.

– На какое – такое? – не поняла Мозол.

– На то, чтобы её знакомили. – вздохнула Зумруд. – И уезжать она не станет. Точно не станет. Это я тебе зуб на отсечение даю. У неё здесь проекты…

– Ну а кто ей мешает проектами заниматься? Парень этот на Западе жил, много всего повидал, толк в жизни знает. Если она ему, дай бог, подойдёт, он ей мешать не будет.

– А если он ей не подойдёт? Ты же знаешь, она у меня девка настырная, обидит человека, даже глазом не моргнёт, а тебе потом расхлёбывать.

– Ну можно же вежливо отказать, зачем хороших людей обижать. Вежливость