детском приюте. Через неделю четырнадцатилетняя девочка, как и другие воспитанницы, подходила просить прощения у всех монахинь, которых она могла обидеть в прошлом году, а в Пасхальное воскресенье Янина впервые причастилась вместе с восьми– и девятилетними девочками, испытывая новое чувство сопричастности чему-то большему. Серебряный медальон, подаренный ей сестрой Зофьей, она бережно хранила еще много лет [59].

Как и опасались руководители гетто, католическая церковь, после великой депортации предложившая забрать несколько сотен еврейских детей в монастыри, непреодолимо завоевывала их души. Особенный отклик у многих еврейских сирот вызывал культ Богородицы. Дело было не только в том, что поклонение Деве Марии занимало центральное место в польском католицизме. Преклоняя колени перед гипсовой статуей с милым лицом, в длинном белом одеянии с небесно-голубым поясом и венцом из оловянных звезд над головой, дети могли найти то, чего им так остро не хватало, – защиту матери [60].

7. «Семейный лагерь»

Когда двери грузового вагона, в котором ехал Иегуда Бэкон, распахнулись, стояла ночь. Моргая в свете прожекторов, он увидел мужчин в полосатых пижамах, опирающихся на палки для ходьбы. Поначалу он подумал, что они прибыли в какой-то странный оздоровительный лагерь для инвалидов. Но затем Иегуда увидел, как под аккомпанемент странных выкриков на непонятном языке эти палки пустили в дело: приехавших мужчин и женщин начали разгонять в две шеренги на скате рядом с железной дорогой. Им пришлось бросить свой багаж и рассаживаться в кузова больших грузовиков. Один за другим грузовики уезжали в ночь. Лучи прожекторов освещали заснеженную землю и отражались от висящих в небе аэростатов воздушного заграждения. Плоский пейзаж оживляло лишь мерцание множества фонарей. Не видя столбов, к которым они были подвешены, не говоря уже о натянутой между ними колючей проволоке, Бэкон мог только догадываться о размерах лагеря по геометрическим узорам света. Лагерь казался огромным, тихим и пустым. Наконец грузовики свернули с дороги, и новоприбывших загнали в пустой барак с деревянными нарами, на которых не было даже соломенных матрацев. Иегуда, слишком утомленный и подавленный, не смог заставить себя съесть ту еду, которую отец берег для него во время их двухдневного путешествия [1].

Иегуда Бэкон прибыл в Аушвиц-Биркенау 17 декабря 1943 г. В свои 14 лет он уже хотел стать художником – и ему удалось дожить до того времени, когда это желание исполнилось. Предыдущие полтора года он провел в Терезиенштадтском гетто, которое Рейнхард Гейдрих создал, чтобы переправлять туда евреев из своего рейхспротектората Богемия и Моравия. Вращаясь среди множества музыкантов и художников, собранных в маленьком гарнизонном городке XVIII в., мальчик имел возможность наблюдать и изучать, как работают живописцы Лео Хаас, Отто Унгар и Бедржих Фритта. 18 января 1945 г. Бэкон покинул Биркенау, снова ночью и по снегу, но на этот раз пешком, вместе с колоннами заключенных, которых СС эвакуировали перед наступающей Красной армией. Отрочество Бэкона прошло в лагере смерти, где умерли его отец и большинство других узников, приехавших вместе с ним из Терезиенштадта. В последние полгода пребывания в Биркенау Иегуда Бэкон и горстка чешских мальчиков, которых решили оставить в живых, тесно взаимодействовали с группой мужчин из зондеркоманды и штрафного отряда, обслуживавших газовые камеры и карцеры. Общаясь с этими могущественными, устрашающими, но вместе с тем щедрыми (с точки зрения мальчиков) людьми, Иегуда Бэкон усвоил немало тайных знаний, а их взгляды на жизнь стали частью его представлений о норме [2].

На каждом этапе будущее оставалось неизвестным. Находясь в Терезиенштадте, Иегуда Бэкон ничего не знал об Аушвице-Биркенау, хотя, прибыв туда в пассажирском поезде, он уже видел вагоны для перевозки скота, набитые покидающими гетто депортированными. Иегуда ничего не знал об условиях жизни в польских гетто или об их уничтожении. Не слышал он и о массовых расстрелах евреев в Прибалтике и на захваченных советских территориях. В отличие от гетто, устроенных во всех этих местах, Терезиенштадт можно было счесть «привилегированным» местом, хотя мало кто из его обитателей в то время осознавал это. Когда Бэкон и его отец в декабре 1943 г. прибыли в Биркенау, их поместили в одну из самых «привилегированных» секций, где узников по прибытии не обривали налысо и не переодевали в лагерные робы. Кроме того, им давали лучшие пайки. Но самое главное, мужчин и женщин там не старались строго изолировать друг от друга (хотя жить настоящими семьями в Биркенау могли только обитатели соседнего цыганского лагеря). Прибывших чешских евреев разместили в мужских и женских блоках, но, к немалой зависти узников из других секций лагеря, им не запрещали общаться. Из-за этого странного подобия нормальности на фоне труб крематория чешский «семейный лагерь» и получил свое название. Но самое главное, в этом лагере смерти были дети, хотя в таких местах подавляющее большинство детей обычно отправляли прямо в газовые камеры.

«Привилегии», которыми чешские евреи пользовались в Терезиенштадте и в «семейном лагере» Биркенау, объяснялись чередой поспешных решений, принятых СС осенью и зимой 1941 г. С самого начала в судьбе чешских евреев непосредственную роль играл Рейнхард Гейдрих. Как начальник Главного управления имперской безопасности он организовывал их депортацию по всей Европе, пока его не убили в июле 1942 г. Как рейхспротектор Богемии и Моравии Гейдрих, вслед за остальными нацистскими сатрапами, стремился как можно скорее объявить свои владения «очищенными от евреев». Когда в сентябре 1941 г. началась массовая депортация евреев, он поначалу планировал избавиться от них, передав их расстрельным отрядам айнзацгрупп и полицейских батальонов на Востоке или, в крайнем случае, отправить их вместе с потоками немецких евреев в Лодзинское гетто. К октябрю Гейдрих понял, что это невозможно: железные дороги обслуживали в первую очередь нужды военных, и вместо этого ему пришлось открыть еще одно гетто в пределах своего рейхспротектората. Но он по-прежнему считал Терезиенштадт не более чем перевалочным пунктом, своего рода загоном для предубойного содержания [3].

Когда в декабре 1941 г. казармы бывшего чешского гарнизонного городка начали переоборудовать под гетто, новообразованный (преимущественно из сионистов и коммунистов) Еврейский совет предположил, что здесь, так же, как в Виленском и в польских гетто, если они хотят выжить, им придется доказать свою ценность для военной экономики Германии. Средний возраст собранных в гетто чешских и моравских евреев составлял 46 лет, поэтому первому главе Еврейского совета Якобу Эдельштейну этот план казался вполне жизнеспособным. Но через несколько месяцев обстоятельства показали, что он ошибался. Летом и осенью 1942 г. в Терезиенштадт было отправлено 43 000 немецких и австрийских евреев, большинство из них в преклонных годах. Средний возраст вывезенных из Берлина и Мюнхена евреев