квадратный извлечь из слякоти:

выйдет прохожий что плутает по грязной дороге

нам, уравненью с двумя неизвестными,

остается возведение в куб

взятого в скобки квадратные

сердца

что вопреки ожиданию

так и закончится падающею звездой

минус жестокий моей продрогшей души

что отменен на глазах бесконечности

сочувственным плюсом твоей души

все ж обещает

раннюю

ранящую

и бескрайнюю зиму

«На этих берегах штормящих…»

на этих берегах штормящих

куда пути нас привели

мы клочья парусов на мачтах

что гибнут от земли вдали

но крепок нерв судьбы он долго

спасать нас будет в дни тревог

под кровом позабытым Богом

где с нами обитает Бог

Варвары

все люди в этом мире братья

и только варвары в нем чужаки

они таранят наши римы они стирают наши рифмы

они тиранят наши чувства

они едят наш хлеб

и наше пьют вино

усвоив нашей жизни соль

мы не заметили

как стало их бессчетно много

что именно они отныне братья в мире

где мы,

люди,

будучи не в силах есть их хлеб

их вина пить

и постигать их жизни соль

лишь чужаки

и оттого мы стали нетерпимо

таранить их римы стирать их рифмы

и ранить их чувства

Волны пустыни

мы – волны

пустыни

память умершего моря

неустанно плывем

не умея достичь берегов

не чуя

что умерли

задолго до моря

той смертью

что была до рождения нашего

«Куда несут нас эти дни?..»

куда несут нас эти дни?

но небо не осветят

знаменья легкие огни

никто нам не ответит

что впереди нам суждено

и кто о том хлопочет

нам нами Бог немой давно

от ужаса

хохочет

Через ливонские поля

«Через ливонские я проезжал поля…»

Ф. Тютчев

Как щедро горизонт лесами вышит!

Как много здесь лугов, хранящих зелень!

И почему люблю родную землю

тогда, когда ее же ненавижу?

Бреду я по стерне сырой и дикой

под небом, тяжело разбитым снова.

Как много дорогого здесь, родного…

Чужого,

что я тщусь узнать сквозь дымку.

Сто глаз в меня вперяют рек изгибы,

с вершин за мной подглядывают горы

за каждым шагом с отчужденьем горьким.

Как будто в топях, я в оковах гибну,

обвившихся змеей вокруг лодыжек,

что среди вод муку печали мелет.

И огоньки, блуждая, светят еле

там, где ветра неприбранные дышат.

В час одинокий, если сумрак ляжет

на сердце, я хочу хотя бы стоном

иль шепотом, который в горле тонет,

ввысь прокричать: «Кто встал над нами стражей?

И кто всех нас, живых и мертвых, прочно

свивает воедино в узел плотный?»

…………………………………………

…………………………………………

Я – кровь от этой крови, плоть от плоти

земли моей,

и в неотбитых почках

давно скопилась ненависть слепая

и вечная глухой любви покорность.

И одиночество свое, как корку,

я прикушу, бессильно улыбаясь.

De Tristia

Бывает что печаль охвачена печалью

Она забьется в уголок души

как без вины виновная и долго

не может отвести глаза от рук своих

внезапно обессилевших которыми

она явила миру столько радости

Все самое красивое и истинное

всегда рождается печалью

И оттого саму печаль порой охватывает

невыносимая печаль

«Пред тем, как небосвод звезду зажжет…»

Пред тем, как небосвод звезду зажжет

во лбу прохладном чащи, где олени

проходят чутко, – всем, кто здесь живет,

нам нужно выстрадать в себе ее явленье.

Пусть прежде хлеб созреет…

И вино

забродит… Пусть шагает сын смелее,

и молодой луны улыбка мне в окно

пусть будет с каждым вечером нежнее.

Взойдет звезда…

Пока ж еще в селе

день обмолота – урожая праздник,

еще сосед, слегка навеселе,

тесак готовит для кабаньей казни.

Взойдет звезда…

Нигде не пропадет.

И свет свой вознесет над миром выше,

когда безумный снегопад пройдет

и занесет наш дом до самой крыши.

«Что в срок и свято начиналось…»

Что в срок и свято начиналось,

сквозь мглу придет,

отыщет нас…

И, словно сонный плач ребенка,

мы слышим в полуночный час

стон ветра,

вьюг…

Не понимая,

с какою целью

и когда

на все даровано нам право,

что стало долгом навсегда?

Перевод с латышского Ю. Касянича

Из еврейской поэзии

Моше (Моисей) Кульбак

Вильно

1

«Кто-то в талесе бродит среди твоих стен…»

Кто-то в талесе бродит среди твоих стен.

Грустя в одиночестве, бодрствует в городе ночью.

Вот он вслушался: храмы и проходные дворы

Отзываются эхом, как сердца, заметенные пылью.

Ты – псалтырь из железа и глины,

Каждая стена – мелодия, каждый камень – молитва.

Когда заливает луна каббалические переулки,

Обнажается твоя таинственная красота.

Грусть – твоя радость, торжество глубокого баса

В промозглой часовне, твои праздники – бдения,