– Мой фюрер, надеюсь, вы меня поймете, если я не появлюсь на похоронах доктора Тодта. Вы наслышаны о наших конфликтах, так что вряд ли мое присутствие уместно.

Я точно не помню, что ответил Гитлер, поскольку был шокирован «стиркой грязного белья» в самом начале моей министерской карьеры. Однако я помню, что в конце концов Геринг согласился присутствовать на похоронах, дабы не предавать гласности свои разногласия с Тодтом. Учитывая важное значение, придаваемое системой подобным церемониалам, отсутствие второго человека государства на официальном чествовании покойного министра, вызвало бы нежелательные слухи.

Неожиданным наскоком Геринг безусловно надеялся добиться своих целей. Я даже предположил, что Гитлер ожидал чего-то в этом духе и именно поэтому поспешил с моим назначением.

Как министр вооружения, выполняя задания Гитлера, доктор Тодт служил как бы промежуточным звеном между фюрером и промышленниками, передавая им приказы. Геринг, будучи уполномоченным по четырехлетнему плану, напротив, чувствовал себя ответственным за всю военную экономику. И Геринга, и его сотрудников деятельность Тодта раздражала. В середине января 1942 года, недели за две до гибели, Тодт принял участие в совещании по проблемам промышленности, на котором Геринг устроил ему разнос. Тодт сильно оскорбился и в тот же день информировал Функа, что вынужден уйти в отставку. В таких ситуациях Тодт всегда оказывался в невыгодном положении, так как был бригадным генералом авиации. Это означало, что, несмотря на министерский портфель, в военной иерархии он оставался подчиненным Геринга.

После этого эпизода мне стало ясно одно: Геринг мне не союзник, но если между нами разразится конфликт, Гитлер, пожалуй, меня поддержит.

Сначала казалось, что Гитлер воспринял смерть Тодта со стоическим спокойствием человека, который, в силу своего положения, должен принимать подобные инциденты как неотъемлемую часть своей жизни. Не приводя никаких доказательств, он в первые несколько дней говорил, что подозревает диверсию и намерен поручить секретным службам расследование обстоятельств катастрофы. Однако вскоре, когда кто-либо заговаривал в его присутствии о гибели Тодта, он раздражался, нервничал и мог резко заявить: «Я не желаю больше слышать об этом. Я запрещаю всякие обсуждения этого инцидента». Иногда он говорил: «Вы же знаете, я так тяжело переживаю эту потерю, что не хочу говорить о ней».

По приказу Гитлера рейхсминистерство авиации попыталось установить, не была ли причиной катастрофы диверсия. В результате расследования выяснили, что самолет взорвался, взметнув вверх сильную струю пламени, метрах в 20 от поверхности земли. И тем не менее в докладе комиссии, возглавляемой, ввиду важности инцидента, генерал-лейтенантом авиации, был сделан весьма курьезный вывод: «Вероятность диверсии исключается. Следовательно, нет никаких оснований для дальнейшего расследования»[93].

Между прочим, незадолго до гибели доктор Тодт оставил в своем сейфе крупную сумму денег с просьбой, «если с ним что-нибудь случится», передать его личной секретарше, с которой проработал много лет.

Можно только удивляться опрометчивости и легкомыслию, с которыми Гитлер назначил меня на столь важный государственный пост. Я был совершенно посторонним человеком и для армии, и для партии, и для промышленности. Ни разу за всю свою жизнь я не имел дела с оружием, поскольку не служил в армии и даже никогда не охотился с ружьем. Хотя этот шаг вполне соответствовал обычаю Гитлера выбирать в сотрудники непрофессионалов. В конце концов, он уже назначил виноторговца министром иностранных дел, партийного идеолога – министром по делам оккупированных восточных территорий, а бывшего пилота-истребителя – министром экономики. А теперь на пост министра вооружений он выбрал архитектора. Без сомнения, Гитлер предпочитал назначать на руководящие посты дилетантов. Всю свою жизнь он уважал профессионалов, таких, как, например, Шахт, но не доверял им.

Как и после кончины профессора Трооста, я продвинулся по карьерной лестнице после чьей-то смерти. То, что я накануне случайно оказался в Ставке и отказался от полета с Тодтом, Гитлер счел знаком судьбы. Впоследствии, когда я достиг первых успехов, он любил повторять, что авиакатастрофу с Тодтом подстроило Провидение, дабы увеличить производство вооружений.

По контрасту с несговорчивым Тодтом я поначалу, должно быть, показался Гитлеру послушным орудием в его руках, а он, не терпевший возражений, годами отбирал себе людей как можно более покорных. Именно из-за этой привычки его нынешнее окружение подчинялось ему безоговорочно и претворяло в жизнь его замыслы все более и более беспринципно.

Современные историки тщательно изучают мою деятельность как министра вооружения, а мои планы реконструкции Берлина и Нюрнберга считают второстепенными. Я же считал свое удивительное назначение временным, чем-то вроде военной службы. Я мечтал завоевать авторитет и даже славу как архитектор, а любой, самый выдающийся министр неизбежно остался бы в тени Гитлера. Поэтому я очень скоро вырвал у Гитлера обещание после войны снова назначить меня архитектором[94].