поток, потекло и за шиворот. Надо погасить эмоции! Они мешают внятно думать и загоняют в трясину самокопания. Сейчас мне это никак не поможет! Стало легче, и я вынырнул из-под холодной струи. Когда вернулся в кухню тролля уже не было. На его месте сидела Алана.

— Отправила Румпеля домой, — хмуро произнесла она. — Решила, что так будет лучше. Не хочу, чтобы вы поубивали друг друга. Пусть он и бывший пират, но очень надежный друг. А еще хозяин таверны «Под мостом». Делает лучший в Кипеллене глинтвейн. И вообще, я лишнего сейчас наговорила… — де Керси хлюпнула носом.

Только слез мне сейчас не хватало. В своей-то голове с трудом навёл порядок. А если начнём копаться в её, до вечера из дому не выберемся, а время тикает неумолимо.

— Все правильно, — я машинально провел рукой по затылку, ероша мокрые волосы, — пусть ненамеренно, но я подставил вас… и тогда на балу, сожалею, что так вышло. Помогите мне найти книгу, и клянусь, больше вас не потревожу. Порекомендуете другого художника?..

— Художника? — тонкие губы дрогнули в грустной усмешке. — Так вы не понимаете?

—Не понимаю чего? — напрягся я.

— Узоры создавал мастер-живописец. Мало кто сможет такие восстановить. Чтобы не потерять их свойств, надо поправить поврежденную магию. Обычный художник этого сделать не сможет…

— А вы, выходит, сможете?! — с легким раздражением буркнул я.

Алана неопределенно повела плечами.

— Уже делаю, — просто ответила она. — Расскажите, почему именно эта книга? Зачем она вам? Я должна понять, что происходит. И почему пробудился мой кошмар? Тогда станет понятнее, как Юзеф Ничек оживил монстра. И как все это прекратить, пока ещё кто-нибудь не погиб.

— Ничек? — я подался вперед, словно гончая почуявшая след. — Оживил?

— Он был заперт в картине, — Алана всплеснула руками, из-за чего шаль, взметнулась крыльями моли. — Перед смертью Ничек реставрировал полотно и нарушил магический узор, сдерживающий это чудовище. Ну, вы же читали письмо!

— Читал, но я не реставратор, не мастер-живописец, и даже не художник, — выдавил я, — в картинах ничего не понимаю.

Душой, конечно, покривил, как загнать живое существо в предмет известно любому магу. И хоть у живописцев собственная техника и свои особые методы, сам факт от этого не меняется. Вот только если в картину заточили не живое существо, а тварь из снов, это уже совсем другое дело. Такие чудища в разы опаснее обычной нежити.

— Юзеф был живописцем, да вот только мало кто об этом знал, и, взявшись за старинное полотно ненароком разбудил дремлющий в нем кошмар. Он до самой смерти так и не понял, что сотворил и какую тварь выпустил на волю. Я видела ту картину в реставраторской…

Я тяжело вздохнул. Теперь понятно куда подевалась тварь.

— Насколько сильно он повредил узор? Смешливица… тварь может выбраться из картины когда угодно?

Алана пожала плечами.

— Вряд ли, — вместо неё ответил я. — Там наверняка куча художников и музейных смотрителей, если бы могла вылезти, уже бы не справилась с голодом и пожрала всех под чистую.

— Всё равно надо приставить охрану.

— И спугнуть хозяина твари? — проворчал я.

— Кого? — удивилась Алана.

— Идемте в лавку, — бросил я, — договорим по дороге. Постараюсь все объяснить. Но вы тоже должны рассказать про свой кошмар, который пробудился. Надеюсь, вместе мы найдём верное решение и отправим всю мерзкую нечисть туда, откуда она вылезла.

Из рассказа Аланы де Керси,младшего книгопродавца книжной лавки «У моста»

Безумная ночь словно глупый пес заливаясь дурным брехом, дико проскакала в такое же утро, а то грозило перетечь в не менее безумный день. Голова пухла от свалившихся на неё неурядиц. Краткий сон не принес ни покоя, ни отдыха, оставив после себя лишь общую разбитость и мерзкий привкус мяты во рту. Я украдкой поглядывала на пана Вилька и понимала, что ему так же паршиво, как и мне, если не хуже. Меня, по крайней мере, не располосовала поперек груди озверевшая нежить. Пока мы сидели в кухне, пытаясь привести распухший нос магистра в относительный порядок, рассветная серость уступила место пасмурному осеннему утру. Стоит ли говорить, что по улице мы тащились как две побитые собаки, и когда Вильк предложил мне руку, то в голову закралась мысль, что ему просто нужна ещё одна точка опоры, чтобы не упасть.

— Зомби на прогулке, — мрачно пошутил он, — заметив наше отражение в витрине бакалейной лавки.

— Тогда уж некромант с питомцем, — нервно хихикнула я.

— И кто питомец?

Я невнятно хрюкнула, пытаясь подавить смешок, и вдруг поняла, что Вильк своей мрачноватой шуткой пытается вытянуть меня из пораженческого состояния. Странный он, все-таки. Стоит немного вытащить его из-под панциря, как он тут же натягивает ещё более шипастый, мол, смотрите какой я сердитый и неприступный. Ведь смеялся же над моими художествами в Зодчеке, над собой смеялся, тот же набор кистей в лавку принес в благодарность и тут же, как сбесился, когда на него очумелый диван попер. Снова меня виноватой выставил. И на балу… то чуть не убил, то… Ну я же видела какое у него лицо было, когда мы расскочились. Сожаление, боль, недоумение, страх, и ведь не за себя же…

— …Алана, вы меня не слушаете, — выдернул меня из размышлений усталый баритон.

Куць меня за ногу! Оказывается, он все это время что-то говорил, а я вилькокопанием занималась…

— Простите, пан Вильк…

— Бальтазар, — поправил он меня, — зовите по имени. Вот где уже эти политэсы, — Вильк весьма красноречиво провел ладонью по горлу. — А то иногда ловлю себя на мысли, что забываю, как меня зовут, настолько въелся этот «пан Вильк».

— Хорошо… — я вздрогнула от порыва холодного ветра. — Так что такого важного в этой книге?

— Можно сказать, что от её содержания зависит моя жизнь. Она моя последняя надежда, и, если не поможет, останется утопиться в Чистинке, — он невесело усмехнулся. — Когда в двадцать семь лет вдруг ставишь крест на карьере и нормальной жизни, перестаёшь верить в светлое будущее и его перспективы…

Дидько, ну вот зачем он так со мной?! Я ведь до сих пор грызу себе локти, за ту ночь на болоте и за то, что не смогла ему помочь в