— Знаешь, — тролль поскреб квадратный подбородок, — я в ваших живописных делах не разбираюсь. Зато неприятности нюхом чую. Что-то во всей этой истории не так: и сноходец убитый, и письмецо, тебе подброшенное, и книга Вилькова, зачем-то ведь её пытались у тебя украсть, и картина… Идем-ка к Врочеку сходим, думается, старик лучше должен знать, что творится.

— А не поздно ли? Времени-то уже прилично, — засомневалась я.

— Ничего, все равно бессонницей мается и раньше полуночи не ложится, — успокоил меня Румпель. — О, и шмотье твое уже просохло, — он передал мне юбку и чулки.

— Отвернись, — скомандовала я, — забирая одежду из лапищ тролля.

— Да чего я там не видел, — хмыкнул тот.

— Штопаных панталон в сердечки, — фыркнула я, — отворачивайся, давай.

Тролль мстительно швырнул в меня ботильонами, и я, разложив вещи на стойке, принялась одеваться.

Обувь была ещё сырой, но деваться некуда, пришлось напяливать так.

Свет у Врочека не горел, и сомнения вновь шевельнулись внутри, но Румпель решительно потащил меня к входу.

У лавки я на секунду застыла, не донеся руку до дверного молотка. Фонарей на улице было достаточно, чтобы увидеть, что створка не прикрыта. Сердце кольнуло иглой дурного предчувствия. Румпель, тоже почуявший неладное, властным жестом задвинул меня за спину. Внутри послышалась возня, дверь распахнулась и на крыльцо, оставляя за собой кровавый след, вывалился Франц Врочек. Кажется, я вскрикнула, тролль подхватил теряющего сознание старика, не давая расшибиться о каменные ступени.

— На помощь! — мой крик прорезал сонную тишину пустой улицы. — Кто-нибудь!

Захлопали ставни, начали зажигаться огоньки в ближайших домах. Первыми на улицу выскочили двое цвергов-чеканщиков, чей гильдейский дом стоял вплотную к лавке.

— Лекаря! — рявкнул Румпель, осторожно укладывая пана Франца на землю.

Младший цверг, перекинувшись словом с товарищем, поспешно заковылял вверх по улице. Я опрометью кинулась в лавку, и, схватив на столе подвернувшийся под руку кусок угля, выбежала обратно. Упала на колени перед Врочеком и рванула на тощей стариковской груди окровавленную рубашку. Франц застонал, открыв мутнеющие глаза. Несмотря на попытки тролля пережать кровоток повязкой из собственной рубахи, из треугольной раны под грудиной старика стремительными толчками уходила кровь. Я поспешно зачиркала углём по мостовой. Руки дрожали, не желая слушаться, но орнамент выходил лучше, чем на экзамене. Я знала за что борюсь и сдаваться не собиралась. С каждой пульсацией тёмной крови из Врочека улетала жизнь. Я стремительно вырисовывала вокруг него преграду из угольных черточек, будто эти каракули могли не пропустить смерть. Только бы продержаться до прихода лекаря.

— А…лана… — пан Франц попытался остановить мою руку, но я молча скинула его пльцы, продолжая остервенело чертить все новые и новые завитки.

Я смогу, знаю! Главное заплести разорванные линии жизни, и не давать текущей крови уносить остатки жизненной энергии.

—…книга… — пан Франц судорожно цеплялся за мою шаль, — книга пана… Вилька… не нашли… спрятал……

Р-резец мне в стило! Рука заработала быстрее. Время утекало сквозь пальцы, унося с собой чужую жизнь. Я смогу, успею! Сухая рука пана Врочека прекратила цепляться за шаль. Румпель перехватил мои пальцы за секунду до того, как я попыталась дать узору ещё силы, и обреченно покачал головой. Сквозь малочисленную толпу сонных соседей к нам протолкался молодой цверг в компании всклокоченного плотного человечка в темном сюртуке. Он склонился над Врочеком и потрогал жилку на шее.

— Все кончено, панна, — скорбно произнес он, разглядывая мой узор, — мастер-живописец, да?

Я судорожно кивнула, машинально кроша в пальцах остатки угля.

— Вы молодец, не растерялись, сделали, что могли, — толстячок успокаивающе погладил меня по плечу, — и вы тоже, молодой человек, — добавил он, повернувшись к троллю, зябко поводившему голыми плечами.

— Посторонись! Разойдись! — прозвучало над головой, и к телу, расталкивая зевак, пробился патруль Ночной стражи, за которым, как оказалось, уже успели послать.

Румпель осторожно поднял меня с колен, отведя в сторону. Я двигалась словно сомнамбула, время замедлилось. После всех вопросов и осмотра, тело несчастного Врочека увезли в холодную, а лавку опечатали «до выяснения». К концу всех следственных мероприятий меня снова бил мелкий озноб, а когда кто-то из стражников упомянул имя Бальтазара Вилька, я внезапно встряхнулась, забормотав себе под нос: «Вильк, чтоб ты сдох! Из-за тебя все заварилось, будь ты неладен! Из-за твоей поганой книжонки!» — и стряхнув с плеч троллевы лапищи, рванула к дому чародея, намереваясь выяснить все здесь и сейчас.

Я кричала, ругалась, ободрала в кровь костяшки пальцев, и наверняка перебудила полквартала, ломясь в запертую дверь, прежде чем та распахнулась, и на пороге появился Бальтазар Вильк. Из-под наброшенной на плечи рубашки выглядывали расцвеченные алыми пятнами бинты. На скуле маслянисто поблескивала свежая ссадина, будто пана чародея провезли лицом по брусчатке.

— Какого мракобеса? — хмуро спросил он, нависнув надо мной. — Вы ранены? — цепкий взгляд мигом засек кровавые пятна на одежде.

— Франц Врочек убит, — простонала я.

Весь порыв злости, словно остался там, за дверью, с остервенелыми ударами по шершавым доскам. Из глаз хлынули слезы и меня снова затрясло.

— Вы! Вы во всем виноваты! Если бы не ваша проклятая книга!.. Если бы я не привезла её к нему вчера вечером… Это все из-за вас, из-за меня!!!

Кажется, я кинулась на Вилька с кулаками. Пан чародей сгреб меня в охапку, прижав к себе, и держал, пока не перестала вырываться, а лишь громко всхлипывала, вцепившись пальцами в бинты. Дождавшись, пока я успокоюсь, Вильк провел меня на кухню, усадил за стол и молча протянул стакан с водой. Чуть растерянно повертел головой и скомандовал:

— Пронька, завари барышне мяты с мелиссой!

— Пронька то, Пронька сё… — недовольно донеслось из-за печки. — Приперся додому как драный мракобес, весь в кровище, полкухни изгадил пока бинтовался, еле отмыл. Сейчас спать не даешь! Вот тебе твоя мята с мелиссой, — на стол сами собой бухнулись две жестянки с плотно притертыми крышечками, — от сердца отрываю, из личных запасов! Где чайник, поди, сам знаешь, Бальтазарушка, вроде как тоже здесь живешь! Плиту так и быть, разожгу.

За печкой что-то загрохотало и затихло, над широкой конфоркой затеплились языки пламени.

Вильк ругнулся сквозь зубы и полез за чайником.

— На кой куць мне такой домовой, — бормотал он. — Хуже злобной мачехи.

Пока он возился, я, нервно цокая