– Леандр сказал, что, по-твоему, ты мне безразлична.

– Но я никогда… – удивлённо начала было я.

– Ничего страшного, – не дослушала Грета. – Я просто хотела объяснить, что всё не так. Наверное, я всегда завидовала папиному несчастному случаю, потому что ты была там, а я нет. И ещё завидовала, что ты стала такой сильной и смелой, а я многого боюсь. Может быть, поэтому мы не слишком близки, но… – Она посмотрела мне в глаза. – Мы были и остаёмся сёстрами, и ты мне небезразлична, Офелия.

Я почувствовала, как жёсткие узлы, в которые завязалось что-то у меня в груди, немного ослабли.

– Ты ревновала, потому что я была с папой в машине? Потому что я видела…

– Да, – коротко кивнула Грета. – После аварии все вели себя так, как будто ты пострадала больше всех. Как будто умер только твой отец, а не мой тоже.

– Но…

– Неважно. Я знаю, что тебе этого не понять. А потом появились ещё и твои фантазии о том, что это был не просто несчастный случай… Пора наконец с этим покончить, Офелия.

Я собиралась было рассказать ей о том, что узнала за это время: мои фантазии были правдой. И папа был не единственной жертвой Пана. Но в конце концов я молча кивнула, после чего Грета впервые с детства бросила на меня более-менее дружеский взгляд. На долю секунды мне даже показалось, что она хочет меня обнять. Но, должно быть, это была ошибка, потому что она просто взяла скрипку и начала её настраивать.

– Я люблю тебя, – сказала я и сама удивилась своим словам. – Ты это знаешь, правда?

Грета едва заметно кивнула и взяла очень чистую ноту.

В старый амфитеатр стекалось всё больше Вневременны́х.

Церемония должна была вот-вот начаться. Очень скоро.

– Всё или ничего, да? – пробормотала я. – А что бы ты сделала, если бы решение было не таким простым? Если при любом исходе кому-то придётся страдать? Какой бы путь ты выбрала?

– Я бы всё равно постаралась поступить правильно, – сказала Грета и закрыла глаза, вероятно, чтобы ещё раз прокрутить в голове ноту за нотой «Янтарную симфонию» Моцарта.

Пан открыл церемонию своими обычными нескромными словами. Я слушала его впол-уха. Даже звук его голоса выносить было трудно. Кроме того, он, по всей вероятности, как обычно, врал. Президент стоял на сцене в своём великолепном мундире, седой и величественный. Как будто он просто не мог себе представить, что кто-нибудь из Вневременны́х когда-нибудь раскроет его игру! Как будто он создал идеальный мир и гордился жертвами, на которые ему пришлось ради этого пойти! Разве он не заметил, какой бледной была сегодня Прекрасная Елена в своём полуночно-синем шёлковом платье? Что тени под её глазами были почти такого же цвета, как наряд?

Дарий и Леандр тоже наконец добрались до нашей небольшой трибуны и заняли свои места. Посреди нас возвышался сам Повелитель времени, нежно придерживая на поясе Часы смерти, с которыми ему было заметно тяжело прощаться. Я ему искренне сочувствовала.

Прощаться всегда муторно.

Мы с Леандром как раз сегодня днём проделали нечто похожее. То есть на самом деле это был скорее спор, чем прощание. Спор, в котором не могло быть компромисса и который в итоге закончился своего рода перемирием. По крайней мере, я на это надеялась.

За обращением Президента последовал ряд выступлений из зала, высказались члены Янтарных линий, которые поблагодарили Повелителя времени за его неустанный труд на протяжении последних трёх столетий. Купол из пыли и паутины сверкал и переливался над нашими головами, люди внизу приветствовали Повелителя времени, а потом, полчаса спустя…

…время настало.

Он поднялся с трона, взял нож с искусно выкованной рукояткой, который протянул ему Пан, и вышел на середину сцены. Это был тот самый нож, с которым я принесла клятву на крови несколько недель назад.

«Пусть время подчиняется мне, как я подчиняюсь ему».

Повелитель времени сжал его своей покрытой старческими пятнами рукой и на мгновение задержал в воздухе, а потом одним взмахом разрезал серебряную ленту, крепившую Часы смерти к его поясу.

В то же мгновение тиканье, которое до этого так естественно наполняло Колизей, что я заметила его только сейчас, стихло. Воцарилось безмолвие.

В центре арены будто образовалось облако тишины, которое росло и ширилось, переползая через деревянные ярусы и крошащуюся каменную кладку, пока не заполнило каждый уголок амфитеатра. Бездушная и пустая тишина окутала нас, накрыла, будто ватным одеялом.

Часы смерти остановились.

Повелитель времени выдохнул.

Очень осторожно, словно хрупкую птичку, он опустил веками сопровождавшие его Часы на подушку трона. Потом медленно расстегнул плащ и снял его. Тёмная ткань соскользнула на пол, а её обладатель сделал шаг в сторону, развернулся и мгновенно изменился до неузнаваемости.

Он больше не был Повелителем времени.

Он был человеком, ни больше ни меньше. Очень пожилым, согбенным возрастом, отмеченным долгой, тяжёлой жизнью. Усталым человеком. Под плащом оказались простые брюки, джемпер с сероватыми полосками на манжетах, неухоженные редкие седые волосы. И трость.

Неужели он и раньше опирался на трость? Я никак не могла вспомнить, видела ли её прежде.

Старик ласково улыбнулся собравшимся. Морщинки вокруг его глаз прорезались глубже. Спускаясь со сцены, он заколебался на последней ступеньке, чуть было не споткнулся, но удержался.

И зашагал по арене. Словно гладиатор, который провёл свой последний бой. И победил. Хоть и устал до изнеможения. Трость скребла по песку и камням.

Нет, теперь я была уверена, что раньше трости при нём не было.

Ведь так?

Остановившись у ворот, старик бросил последний взгляд на Часы смерти. На Пана, Леандра, Дария, Грету и меня. И, кажется, подмигнул мне.

Потом он окончательно отвернулся, крепче сжал рукоятку трости и вышел в ночной Рим, растворившись во времени и темноте.

Я сомневалась, что кто-то из нас когда-нибудь увидит его снова.

Вневременны́е не отрываясь смотрели ему вслед, даже когда моя сестра поднялась и потянулась за скрипкой. Пришло время ей выйти на сцену. Вулфи скользнул к роялю, опустил пальцы на гладкие клавиши из слоновой кости. Музыка наполнила древний Колизей. Они исполнили «Тайную симфонию» Моцарта ансамблем, и прозвучала она, без преувеличения, великолепно. Ещё прекраснее, чем на открытии Янтарного турнира. Грета и Вулфи плели единое волшебное покрывало клавиш и струн, нот и снов. Их души, казалось, танцевали друг с другом.

Я была счастлива услышать, как Грета в последний раз играет на скрипке, увидеть её довольной, погружённой в свой мир.

Остальные зрители тоже были очарованы. Многие слушали, закрыв глаза, некоторые плакали, другие восторженно