из Иномирья чудищем подготовились бы и навязали ему бой еще на подступах к посаду. А может, зло подумал Добрыня, драгоценное время упустили потому, что некому было отдать воеводам да воинам толковые приказы. Царя-то на месте не случилось…

Дорога, опять вильнув, вывела Добрыню и его спутников к торговой площади, тоже затянутой дымом дотлевающего пожара. Неведомо, что успел ящер натворить в округе, но через предместье, не защищенное даже земляными валами, он пер к городским стенам напролом. Круша дома и поливая улицу за улицей пламенем. Ни одного целого дома тут больше не было. Рухнула и возвышавшаяся над площадью, на углу, башня колокольни, на ее месте громоздился высокий завал из битого камня, потемневшего от гари и засыпанного пеплом, – его пришлось объезжать, осторожно пробираясь среди обломков. Тесаные камни, которые недавно были звонницей, разметало, точно пригоршню игральных костей. Колокол наполовину превратился в бесформенную блестящую лужу расплавленной бронзы, растекшуюся по мостовой и на ней застывшую.

Дышать здесь было еще труднее. Дым, плывущий над руинами, ел глаза и горло. На зубах хрустела зола, и ее хлопья, кружась в воздухе, оседали серым снегом на лица, плащи и конские гривы.

К площади сходилось сразу несколько улиц. Самую широкую успели все же перегородить опрокинутыми набок возами, гружеными булыжником, саманным кирпичом, железными брусьями и черепицей. Защитники предместья, засевшие за наспех сооруженным валом, встретили чудовище градом стальных болтов, выпущенных из самострелов. Мостовая была прямо-таки засеяна коваными стрелами, тускло поблескивающими в пепле под копытами дивоконей. А среди полегших здесь были не только городские стражники – судя по хорошим доспехам, дорогому оружию да обгорелым белым плащам с гербом Николая, еще и царевы дружинники.

Разглядывая место побоища, Добрыня понял, что прочие ратники попробовали в это время напасть на гада из боковых проулков. Думали зажать в клещи, пользуясь тем, что в проулки такая туша толком не протиснется, и завязать с тварью ближний бой. Бились храбро, себя не щадя, да только враг, с которым они схлестнулись, оказался слишком силен.

Остановить чудовище храбрецы не смогли. Всё, что сумели – задержать его в этой части предместья и отвлечь огненную беду на себя, чтобы дать возможность посадским укрыться в городе.

Тела пеших и всадников лежали на мостовой друг на друге, вповалку. Десятками. Обуглившиеся до костей, расплющенные, разорванные, в оплавленных, закопченных кольчугах и шлемах. Расправившись с державшими здесь оборону воинами и превратив дома вокруг площади в закопченные обломки, обозленный ящер разметал оставшийся без защиты завал и пополз дальше.

То, что этот бой – почти безнадежный, воины-защитники явно понимали с самого начала, но держались до последнего. Жизней горожан они, ушедшие в Белояр, выкупили у Той-Стороны своей гибелью немало.

– Да как же это… – еле слышно, потрясенно и горько вырвалось у Терёшки.

Да вот так, парень. Это лишь в сказках витязям, насмерть бьющимся с лютым ворогом, всегда приходит в последний миг подмога, откуда не ждали. На деле бывает и по-иному… и куда чаще, чем хочется.

Площадь русичи пересекли молча, осторожно объезжая мертвецов. Ожесточеннее всего бой кипел у перевернутых возов, откуда по ящеру садили из самострелов. Уже давно остывших тел здесь лежало больше всего. Кровь на камнях мостовой успела заветриться и почернеть – там, где не выкипела.

Дальше, за завалом, дорогу перегораживали два рухнувших дома. Один как мечом напополам рассекло, от второго только и осталось что задняя стена и кусок плитняковой ограды. Ящер переполз через руины прямо поверху и хорошенько по ним потоптался, оставив вмятины от огромных лап да уже знакомую борозду от исполинского хвоста.

На мостовой, усыпанной жирным зернистым пеплом и спекшимися комками чего-то похожего на бурый ноздреватый шлак, тоже лежали обгорелые трупы в кольчугах. Уцелевшие дружинники отступали вверх по улице, и чудище, ворочаясь в развалинах, дохнуло им вдогонку огнем.

Чем дальше пробирались воевода с товарищами, тем гуще становилась дымная завеса. Будто снова поблекло здешнее солнце-луна и настали ночные сумерки – серые, как пепел, хрустевший под конскими подковами. Впереди, у ворот столицы, тоже что-то горело. Туда и направились, держа путь на дым, но дорога оказалась непростой. Поначалу ехали верхом, только вот скоро это стало невозможно: слишком часто перегораживали мостовую каменные завалы. Пришлось спешиться и дальше вести жеребцов под уздцы.

Устать-то лошади не слишком устали, все-таки уже долго шли шагом, а теперь еще и в поводу, но бока у Серка с Гнедком взмокли и покрылись пеной. Оба дивоконя волновались, чуя, что скоро предстоит схлестнуться с незнакомым и страшным врагом. Для Бурушки встречи с чудищами змеиного племени были не в новинку, и он то и дело товарищей гривастых ободрял, вскидывая на ходу голову и тихо, успокаивающе всхрапывая.

Зато богатырям на плечи усталость наваливалась всё тяжелее. Добрыня-то держался, а вот мокрый от испарины Вася пусть и храбрился, но на глазах скисал. Мадина и вовсе будто закаменела, только по сторонам озиралась да губы время от времени кусала. Живые краски с ее осунувшегося лица точно выпило. Бледному, как непритомник, Терёшке тоже приходилось нелегко – думая, что товарищи не видят, он всё чаще прикладывался к баклаге с водой и потирал разнывшиеся виски и лоб.

Подбодрить бы их всех… да что тут скажешь, если сам противника не видел еще? Нет, нарваться по дороге на ящера воевода не боялся – такую громадину издалека и услышишь, и заметишь, да и кони знак подадут. Тяготило богатыря, что тварь ему незнакома и слабых мест чудища он не знает. В бой очертя голову рваться – удел юных да неопытных, а воевода не был ни тем, ни другим и, прикидывая, с кем предстоит иметь дело, всё сильнее тревожился.

В том, что боя не избежать, Никитич не сомневался. Выхода у них с Василием нет, надо помочь местным. Разумом-то богатырь понимал, что обязан, как посол и великокняжеский советник, радеть прежде всего о благе Руси, однако ни один посол не должен забывать, что он еще и живой человек, у которого, кроме холодного рассудка, есть и сердце, и совесть. Иначе сам однажды чешуей изнутри обрастешь и превратишься в чудище похлеще всякого ящера.

Людей в беде бросать нельзя. Если можешь помочь – значит, нужно сражаться.

Тем паче, что, не управившись с чудищем, Прова не вытащить.

Пелена дыма впереди становилась всё плотнее. Походило на то, что длинная извилистая улица, куда свернули русичи, вела к городским стенам. На ней, зажатой меж развалинами домов, ящер почти нигде не оставил камня на камне.