Все это время в воротах продолжалась вялая, но непрерывная война. Лучники захватчиков под прикрытием щитов подобрались к башням на полсотни шагов – на длину копейного броска – и метали стрелы в любого, кто появлялся в створе. Несколько раз египтяне пытались выдвинуть вперед стражу и прикрыть щитами горожан, пришедших собрать сброшенные за день со стен валуны. Однако славяне тут же делали рывок и вступали с ними в схватку, пытаясь прорваться на улицы «на плечах» – когда стрелки на стенах неспособны помочь своим, потому что в плотной мешанине слишком просто изувечить камнем друга, а не врага. А уж лить горящее масло – себе дороже.

Стражники пятились, составляли правильный строй, пытались спрятаться под арку ворот, оставив врагов под огнем. Однако наученные за день славяне в ловушку не лезли, тоже быстро отступали с опасного места, и все оставалось как прежде: варанцы теснились за упавшими воротами, пришельцы снаружи, а на ничейной земле лежали груды обгоревших мертвых тел и столь нужных защитникам камней.

В пасмурной непроглядной ночи разобраться, кто свой, кто чужой, стало и вовсе не возможно. По факельщикам стреляли сразу несколько славянских лучников, на любой шорох во мраке – били и бросали копья.

К рассвету воины вымотались так, что стрелки не то что тетивы натянуть – даже лук поднять не могли; а их прикрытие опиралось на щиты, ако на костыли. Но под светлым небом все они – и стража, и дружинники – сменились на свежих, отдохнувших мужчин, готовых продолжать кровавую игру еще хоть целые сутки. И вот тут на залитую ярким утренним солнцем дорогу вышла невероятная обликом девушка. Стройная, словно кипарис; с непокрытой, коротко остриженной головой. В ушах сверкали серьги с радужными самоцветиками, и еще две – в левой ноздре. Тонкие черты лица, лебединая шея, вырастающая из высокого ворота темного облегающего платья, поблескивающего жемчужной россыпью по всей груди и местами на юбке. Сама юбка имела сбоку длиннющий разрез, из которого с нахальным бесстыдством проглядывала белая изящная ножка. Пояса на платье не имелось вовсе, а в руках девушка держала розу. С большим, с кулак, темно-красным бутоном и на длинном, сочном, ослепительно-зеленом стебле.

Девушка задорно поглядывала на город, чуть раскачивая головой, и было в ее поведении что-то безумно-завораживающее. А из оливкового сада у дороги десяток за десятком выходили цепочкой крупные, одинаково снаряженные воины: медный шлем с алым гребешком, красный плащ с бронзовой фибулой на плече, сверкающая кираса, большой квадратный щит, короткое копье с длинным бронзовым наконечником. Воины выстраивались ровными, как по линеечке, рядами за спиной девушки и начинали постукивать копьями по щитам. Точно в такт покачиваниям темной головы с короткой стрижкой.

Рядов становилось все больше, стук нарастал, наползая на город липкой жуткой несуразицей. А когда число сих воинов достигло полутора сотен, девушка качнула розой – и свежая армия захватчиков вслед за ней двинулась вперед: нога в ногу, шаг в шаг, словно единый нечеловеческий механизм.

Ближе, ближе, ближе…

Варанцы тревожно закричали, начали стрелять, а потом и метать дротики.

Девушка рассмеялась, вскинула цветок вверх, и ее армия, низко и утробно взревев, сорвалась с места на бег, кинувшись в ворота. Стройная красавица побежала вместе с ними, а когда с левой башни обрушился поток горящего масла – раскинула руки, встречая огонь на шею и грудь.

Пламя обрушилось прямо на нее, угрожая обратить в воющую от боли головешку, но в последний миг предчувствие близкой смерти – ее, Валентины, смерти! – обратило живую плоть в парящий дух, и Валькирия с восторженным хохотом влетела в пылающий поток, пронзила его и взметнулась ввысь, раскрываясь над городом.

Ее воины с грозными воплями лезли на щиты египтян, защищающих город, кололи их, били, толкали, протискивались вперед, на улицы. Копейщики яростно оборонялись. И очень скоро осознали неладное: они не могли причинить вреда врагу! Равно и нападающие красавчики не нанесли никому ни единой раны, не сдвинули ряды щитов ни на шаг. И если они наступали – то лишь потому, что проходили сквозь первых врагов, чтобы обрушиться на следующих.

Однако всего этого не видели на башнях. Привратники отчаянно пытались сдержать нападение, торопливо закидывая врага камнями, выливая на него горящее масло, сбрасывая кувшины с горючей жидкостью целиком – там разобьются. И если медноголовые терпят, не отступают, не разбегаются – значит, камней и огня нужно больше, больше, еще больше!

Изувечить их всех, смять, сжечь, испепелить!

Однако бог войны был прав: запасы камней и огня на стенах не могут быть бесконечными. И когда потоки масла и ливень камней стали заметно ослабевать, Переслав дал отмашку, и дружина Одина – опытная, слаженная, не боящаяся смерти, состоящая из непобедимых скифов и могучих воложан, – бросилась вперед, промчалась две сотни шагов открытого пространства и, пройдя сквозь призраки своих павших товарищей, неожиданно слитно врезалась в щиты растерянных перед происходящим египтян.

Половина защитников так ничего и не поняла, когда вместо призрачных наконечников им в шеи ударили настоящие, кремниевые и сланцевые. Другую половину неожиданный напор просто опрокинул, и заливающий улицы поток чужих воинов прошел по их животам.

Варан пал…

* * *

Картена открылась путникам на второе утро после выхода из Варана. Это тоже был порт возле уютной бухты, готовой дать мореходам безопасный приют в любой шторм. Те же каменные стены, те же зеленые сады окрест, те же надвратные башни. Судя по ним, ворот в Картене было даже три – хотя размерами он заметно уступал Варану. А в остальном…

Не Царьград, конечно, но смысл остановиться был.

– У нас есть два варианта, братья мои! – громко произнес великий Один, на широко расставленных ногах наблюдающий за приближением берега. – Кровавый, но быстрый – или мирный и рискованный. В первом – я выбиваю ворота сразу после высадки, едва только их захлопнут. Во втором – моя возлюбленная Фригг к завтрашнему рассвету лишает силы все здешние обереги, а потом наша отважная Валькирия насылает на защитников призраков, под прикрытием которых мы пробираемся внутрь. Опасность одна: до рассвета египтяне успеют завалить изнутри ворота до самого верха и расковыривать их придется очень долго и трудно. Если сюда уже дополз слух о нашей тактике в прежних набегах, то именно так картенцы и сделают, можете быть уверены. После чего снести стену окажется проще, чем открыть врата.

Ближние воины склонили головы, но ничего не ответили. Ведь на самом деле это был не вопрос, а объяснение. Объяснение тому, зачем бог войны поведет под огонь, копья и камни именно их, живых людей, а не призраков.

Дубовые кили со зловещим шипением вспороли песок, пришельцы споро повыпрыгивали на берег и, не тратя время на установку сходен, поспешили к крепости.

Там шла испуганная суета – местные жители со всех ног бежали к воротам, загоняли в них осликов и коз. Некоторые прыснули к причалам под стенами, другие рванули округ – дальние ворота показались им более безопасными. Створки начали медленно смыкаться, и щель между ними исчезла как раз к тому мигу, когда нежданный гость с десятками возбужденных спутников приблизился на расстояние броска.