Каббалистическая традиция конца XIII века неизменно сообщает, что он был слепым. Однако, единственное замечание Исаака из Акры о том, что «этот Хасид за всю жизнь ничего не видел земными глазами»[431], мне кажется сомнительным. Его непосредственные ученики никогда не говорили о слепоте. Предположение, что он был слеп от рождения, похоже, противоречит тщательному обсуждению мистицизма света в большом числе сохранившихся фрагментов его работы и в комментарии к Сефер Йецира. Обсуждение, содержащееся в его постановлении о формуле «Бог Давида и строитель Иерусалима», появляющейся в одном из благословений ежедневной Амида [432], также свидетельствует против этого предположения. Оно выдаёт усилия учёного, который привык тщательно изучать древние манускрипты. Он упоминает труднодоступные мистические тексты гаонского периода (магическая адаптация Амида, озаглавленная «молитва Илии», целота де-Эдиягу, сохранившаяся в нескольких манускриптах)[433], а также не сохранившиеся сочинения. В одном месте он пишет: «Я нашёл в старом манускрипте махзор», словно сам совершил это открытие, а не один из помогавших ему учеников. Это заставляет нас предположить, что он утратил зрение только в процессе жизни. С другой стороны, его созерцательный мистицизм не визуальный по своей сути. Как бы то ни было, истории о нём доказывают только, что он был слепым во взрослой жизни. О нём также говорили, что он мог чувствовать ауру, окружающую человека, и восприятие позволяло ему предсказывать, кто будет жить, а кто умрёт. Он также знал, прошла ли душа человека через предыдущие воплощения или была одной из «новых» душ[434]. Что до чудесных дарований, согласно традиции, его молитвы за больных людей были так же эффективны, как и молитвы известного талмудического чудотворца Ханина бен Доса[435]. Его племянник, без сомнения, тоже имел его в виду, когда писал о мистиках в своём окружении, особенно обращая внимание на действенность их молитв:

Мистики Израиля [маскиле Йисраэлъ], те, кто ищут Бога, кто зовут Его и получают ответ, кто разделяют все несчастья своих ближних, кто молят перед лицом Бога за них и умерщвляют себя, чьи молитвы приняты [Богом] и через кого многие чудеса совершались, как ради блага отдельного человека, так и ради блага всей общины[436].

Потому Исаак ни в коем случае не только «мастер молитвы» в этой группе (в точном смысле слова), хотя и самый выдающийся. В этом кругу жизнь, полная напряжённой молитвы, связана с учением о каввана. Сохранились детальные наставления Исаака о медитациях, проводящихся во время повторения определённых молитв[437]. В этих наставлениях мистицизм молитвы уже связывается с полностью развитым учением об эонах, в котором кристаллизовался каббалистический гнозис, образовав тесные отношения с созерцательным мистицизмом божественной и человеческой махшаба, «мысли». Сохранившиеся следы его учения основаны на полностью сложившемся символизме и теории сефирот как божественных миддот, вытекающих из изначальной мысли, «чистой мысли». Вдобавок к этим кавванот, мы также обладаем заметками совершенно спекулятивного характера, которые, вероятно, были записаны его учениками. Возможно, он также написал некоторые из этих заметок сам до того, как потерял зрение. Прежде всего, не приходится сомневаться в подлинности комментария к книге Йецира, который появляется под его именем и от которого осталось около пятнадцати манускриптов[438]. Его непосредственные ученики цитировали этот комментарий и копировали его части, не упоминая источник по имени. Один отрывок в гл. 3 ясно показывает, что ученик расшифровывает лекцию Исаака или пишет под его диктовку. Он начинает мысль со слов «наш учитель говорит», которые в общем контексте точно обозначают самого Исаака, а не одного из его учителей. Текст явно несёт на себе следы мышления Исаака. То же верно в отношении многих других его заметок. Его цитаты вводятся учениками со словами леилон хе-хасид. Это согласуется с их порой таинственной краткостью и напряжённостью выражения. Комментарий едва превышает пять тысяч слов, из которых три четверти составляют первые три главы. К сожалению, никто из последователей или их учеников не составил комментария к этим заметкам, который был бы нам очень полезен. Только Исаак из Акры в первой трети XIV столетия подготовил пересказ его объяснений нескольких миилнайот первой главы[439].

Более того, вплоть до XIV столетия была известна работа Исаака, содержащая «тайны» о различных отрывках Торы; они касались, среди прочего, описания Творения и мистических причин некоторых заповедей. Значительное число фрагментов из этой работы, порой довольно длинных, сохранили каббалисты Жероны и ученики Соломона ибн Адрета как леилон хе-хасид. Школа последнего в Барселоне, очевидно, унаследовала многое из письменного материала Нахманида из Жероны. Во всяком случае, традиция школ, похоже, непрерывна. Прежде всего, Меир ибн Сахула включил много цитат в свою экзегезу каббалистических отрывков в комментарии Нахманида к Торе. Относительно однородный характер этих текстов заставляет меня предположить, как я уже говорил, что они происходят из одного сборника или работы[440]. К этому следует добавить несколько более мелких фрагментов, которые его ученики получили устно, а также некоторый анонимный материал, который можно ему приписать. Так, все его ученики излагают почти идентичное толкование Софии в Иов 28 в понятиях учения о сефирот[441]. Иов 28:12: «Но где премудрость обретается?» уже толкуется здесь как слова: «Но мудрость выходит из ничего», то есть из «отсутствия мысли», места, где всякая мысль прекращается, где она становится самой божественной мыслью, которая, как высшая сефира, теперь обозначается как Ничего или мистическое Ничто. Мне кажется ясным, что это толкование Иов 28 зародилось в Провансе. В сущности, это перетолкование в каббалистических понятиях взглядов, которые излагал уже Саадия Гаон, хотя и опровергая их как «чистое воображение», несмотря на то, что его придерживались еврейские платонисты или атомисты IX века, связывая те же стихи с учением о «духовных точках», под которыми понимали идеи или, возможно, также атомы. В старом переводе-пересказе Саадии, датированном периодом до Тиббона, которым пользовались ранние каббалисты до появления перевода Тиббона, атомы обозначаются еврейским словом, созданным по образцу арабского руханийим. В Провансе это выражение больше не понимали, и почти ничего не известно об учении атомистов; потому стало возможно отождествить «духовные элементы» Саадии и «тонкие точки» с сефирот[442]. Теперь это «мистические атомы», и Иов 28 считается классическим местом, подкрепляющим эту теорию.

Кроме комментария к Йецира, у нас есть около семидесяти разных фрагментов, восходящих к Исааку, а также высказывания о нём и его традициях, которые можно считать подлинными. Только