галахических вопросах также происходили в Лангедоке по соседству от Рабада и в том же поколении. Даже если мы будет считать метафорическими, а не строго мистическими, выражения, использованные Рабадом относительно проявления Святого Духа на его школе, появление таких откровений неопровержимо доказывается любопытным случаем Иакова из Марвежа (сегодня это департамент Лозер), который творил около 1200 г. Он искал ответы на галахические проблемы через «вопросы в сновидении», шеелот халом, то есть посредством визионерской процедуры[401]. Наряду с фигурами такого рода также появились чистые мистики, чьи просветления были скорее внутренними и приводили, в некоторых случаях, к появлению эзотерического учения.

Как эти откровения появились? Они появились спонтанно, без подготовки, у людей с мистическими склонностями, или же стали результатом специальных действий и обрядов, требовавших некоторой подготовки? Возможно, что теургический элемент также играл свою роль? На эти вопросы нет недвусмысленного ответа. Однако, у нас есть некоторые свидетельства, предполагающие, что в этом прованском кругу такие откровения были связаны, по крайней мере, частью, с особым обрядом и даже с особым днём[402]. В середине XIII столетия в Нарбонне жил старый каббалист, тоже ученик Элеазара из Вормса, «об учителе которого свидетельствуют [то есть люди Нарбонны, а не только его бывший ученик], что Илия, да будет благословенна его память, являлся ему каждый День искупления»[403]. Неясно, был ли этот учитель самим упомянутым Элеазаром или неким другим прованским каббалистом. Но личность учителя имеет для нас меньшее значение, чем сведения о дате, когда пророк Илия ему постоянно являлся. В Талмуде такое появление Илии в День искупления упоминается, насколько я знаю, только раз мельком (Yoma 19b), причём не как регулярное событие. Это откровение, высшая ценность которого резко выделяется фактом его появления в самый священный день года, точно достигается только после духовной подготовки и особой концентрации.

Мы обладаем двумя текстами, которые дают точное описание магических обрядов для заклинания архонта, заведующего тайнами Торы. Эти обряды проводятся именно в ночь на День искупления. Первый из этих текстов — установление, приписываемое двум вымышленным вавилонским гаонам XI столетия и составленное, похоже, в Провансе около 1200 года на притворном арамейском. Среди прочих вещей, мы находим здесь совершенно фантастическое сообщение о крайне необычной процедуре, которой якобы следовали учёные прежних времён в ту ночь, чтобы заклясть «Шаддиэля, великого царя демонов (шедим), который правит воздухом», и тем самым завладеть знанием «всех тайн небес»[404]. Эта смесь ангелологии и демонологии очень странна. Мне кажется невозможным, чтобы обряд, перенесённый в данном случае в Вавилонию, действительно когда-то проводился. Но он указывает на настрой группы, из которой происходит. Вторая часть также содержит теургические инструкции, но они, как мы можем предполагать, описывают обряд, который действительно проводился. Эти указания составляют лишь одно звено в длинной цепи заклинаний, с давних времён, сочинённых для заклинания «архонтов Торы». В конце «Больших Хехалот» есть текст, Сар Тора, который также встречается независимо и имеет ту же цель. У нас есть несколько других заклинаний такого рода, зародившихся на Востоке и частью перешедших в рукописи немецких хасидов. Этот текст, схожим образом предписывающий канун и ночь Дня искупления как время для проведения этих обрядов, точно зародился в материалах, пришедших из Вавилонии через Италию во Францию. Но содержание, наполовину заклинание и наполовину молитва, не оставляет сомнений, что в своей сохранившейся форме он редактировался во Франции. Текст содержит длинный список вещей, которые один из этих перу-шим хотел узнать у архонта Торы. Он желал, чтобы его сердце открылось изучению Торы, особенно выделяя различные типы гематрии и числового мистицизма и постижение различных талмудических дисциплин, таких как космогония, Меркаба, божественная слава, кабход, а также многие другие специальные темы талмудической традиции, которые автор посчитал нужным знать [405]. Ничто не указывает на знакомство автора с Каббалой; его область интересов (и в теософских вопросах тоже) совпадает с областью интересов немецких и французских хасидов. В то же время, мы узнаём, что и в тех кругах тоже надеялись на откровения об экзотерической и эзотерической Торе в ночь на День искупления. Потому перед нами своего рода молитва, которую, должно быть, мог читать Иаков Назорей, если хотел подготовиться к откровению такого рода.

Это возвращает нас к вопросу о действительном содержании «откровений Илии», какими они были явлены этим мистикам Нарбонны, Поскье и Лунеля. Следует ли полагать, что они касались лишь религиозной экзальтации или откровений мистерий различного рода, объяснений того или иного плана, видений, связанных с Меркабой, какие можно вывести, например, из описания, содержащегося в рассмотренном документе? В таком случае здесь не будет ничего по-настоящему нового; опыт лишь добавит больше сведений к структуре, основной каркас которой уже был известен ранее молящемуся аскету. Или нам следует видеть в этих откровениях подлинно новое явление, которое было добавлено к каббалистической традиции Бахир и придало ей особый характер? Поскольку мы не обладаем надёжными документами на эту тему, трудно ответить на этот вопрос достаточно уверенно. Тем не менее, я склоняюсь толковать доступные нам рассказы в смысле второй возможности. Я отважусь предположить, что подлинно новым в Каббале круга прованских учёных и нерушим было их учение о мистических медитациях во время молитвы.

В конце последней главы было ясно, что в Бахир то тут, то там уже встречаются тексты о мистическом смысле молитвы, и, например, стих, играющий такую же важную роль в литургии, как и Кедуша (Ис. 6:3), там сопоставлялся с эонами или сефирот. Но в Бахир мы имеем дело с комментариями, а не наставлениями по медитации, сопровождающей читаемый стих в сам момент молитвы. Новый шаг здесь заключается в связывании отдельных слов главных молитв с конкретными сефирот. Этот шаг породил среди каббалистов учение о каввана, которое занимает такое важное место в истории Каббалы. В этом повторении (ведь, согласно талмудическому предписанию, молитвы следует произносить вслух, а не только мысленно) молящийся должен концентрировать душу на одной или нескольких божественных миддот. В этом смысле каввана представляет только практическое применение учения о существовании сефирот или эонов в мире Божества. Молитва — это символическое повторение процессов, которые происходят в плероме божества. Потому она больше не напоминает старые магические молитвы, которые тоже, как мы видели, просочились в круги хасидов и первых каббалистов. Здесь тоже молящийся произносит магические слова или святые имена, по большей части непостижимые nomina barbara, которые составляют часть текста самой молитвы. Каввана, с другой стороны,