Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трудно определить, до какой степени эта каввана также содержала с самого начала магический элемент действия, направленного на то, чтобы вынудить божественные миддот, на которые направлено намерение медитации, испустить нечто от своей силы на молящегося человека. Древнейшие из этих кавванот, сохранившиеся до наших дней и принадлежащие Иакову Назорею и Рабаду — это, несомненно, наставления по мистической медитации в изложенном здесь смысле, и ничто в них не указывает на преследование другой, магической цели. Но не будем в этом обманываться: различия между этими областями иногда крайне тонкие, и переход из области чистого созерцания к области магии может произойти совершенно неожиданным образом. Иногда это просто зависит от форм выражения, использующихся в молитве. В целом, мы можем легко представить, что в зависимости от манеры выражения смысла своей молитвы человек надеялся привлечь к себе силу свыше или, иными словами, достичь положения, в котором его молитва была бы услышана. Такая молитва вполне может быть названа магической. Мы можем противопоставить её другой, чистой форме молитвы, в которой молящийся человек духовно возносится от степени к степени и стремится к созерцательному поглощению в области высших миддот или самой божественной Мысли; такая молитва может содержать мистическую каввана. В абстрактных понятиях такого рода кавванот древнейших каббалистов определённо склонялись к мистицизму. Но я сильно сомневаюсь, можно ли установить разницу в конкретном акте молитвы, выполняемой с каввана. Живая молитва — это и в самом деле, как Иехуда Халеви выразился в одном из своих стихотворений, встреча: «Пойдя к тебе, я обнаружил, что ты на пути ко мне»[407].
Вполне возможно, что и здесь тоже два элемента сходятся. Только в крайних случаях встреча человека и божества принимает недвусмысленно ясную форму, совершенно магическую или полностью лишённую магических элементов. История учения о каввана среди каббалистов может служить типичным примером различных возможностей, скрытых в каждом мистическом учении о молитве. Как мы видели, уже в случае первых испанских каббалистов, среди учеников Исаака Слепого, магические элементы в их учении о каввана иногда выходят на передний план. Похожие элементы заметны в «тайнах молитвы» немецких хасидов, говорящих, что молящийся должен думать о различных именах ангелов, связанных (в плане мистицизма слов и чисел) со словами традиционной молитвы. Но в самых ранних каббалистических кругах, насколько мы знаем, этот магический элемент отсутствует; по крайней мере, не проявляется открыто.
Учение о мистической каввана в молитве, как мне кажется, идеально соответствует объективным и психологическим условиям, окружающим учение, родившееся в закрытом кругу людей, обладающих даром медитации. Так добавился новый слой к содержавшимся в традиции Бахир древним гностическим элементам, которые эти люди продолжали развивать в больших деталях. Создание этого учения несёт на себе печать vita contemplativa. Никакой элемент старой Каббалы не соответствует лучше традиции откровения Илии, и мы можем считать эту традицию свидетельством, что в этом кругу из глубин прорвалось нечто новое. Указание, если не окончательное доказательство, этой связи можно найти в том факте, что замечания об откровении, которым Илия наделил Исаака Слепого или его учителей, обнаруживаются именно в тех текстах, в которых в конце XIII столетия испанские каббалисты собрали кавванот молитвы[408]. Никакое другое специальное учение среди каббалистов не рассказывает прямо об этом откровении, и это, возможно, даёт нам ключ к проблеме. Идею, сходную с гиллуй Элиягу, можно найти в суфийском мистицизме в описаниях откровений Хидра (мусульманская метаморфоза Илии). Существуют рассказы или свидетельства о таких откровениях у Мухйиддина ибн Араби (1165—1240) из Андалусии, который незадолго до 1200 г. (время Рабада и Исаака Слепого) ещё странствовал по Испании (см. G. Husaini, The Pantheism of Ibn Arabi, 28).
В своей начальной стадии развития в кругу Рабада учение о каввана отличалось, по крайней мере, в одном важном и показательном моменте от той формы, которая стала знакома их последователям. Как только каббалисты постигли фундаментальные различия между Эманатором и эманацией, между скрытым Богом, которого впоследствии стали называть эйн-соф, и атрибутами или сефирот, в которых он проявился и через которые действует, они немедленно выделили тезис о том, что не может быть каввана, направленной прямо к эйн-соф. Природа скрытого Бога исключает всякую подобную возможность. Если бы мы могли встретиться с ним в каввана, он больше не был бы тем скрытым Богом, чью сокрытость и трансцендентность невозможно даже передать. Потому для каббалистов было логично утверждать, что каввана может относиться только в его миддот, бытие и реальность которых затрагивает нас, тогда как каввана, направленная к эн-соф, невозможна. Когда пропаганда каббалистов в пользу мистической молитвы дотянулась до более широких кругов, этот тезис с его совсем не безобидными последствиями, должно быть, привёл в ярость немало людей. Однако, в кругу Рабада мы ещё находим кавванот, без малейших сомнений направленные к «Причине причин», а это лишь философское выражение для Господа атрибутов и других причин, которые зависят от него. Мы находим здесь некоторые молитвы, направленные к Творцу мира, йоцер берешит, а также другие, в которых каввана направлена прямо к Причине причин. Разница между последней и Творцом мира уже обсуждалась ранее. Кавванот такого рода уже исчезли ко времени сына Рабада. Именно эта разница в концепции каввана доказывает подлинность тех традиций, которые, по крайней мере, частично противоречат communis opinio последующих поколений. Можно предположить, что учение о каввана изначально представляло собой своего рода компромисс между различными тенденциями. Некоторые старейшие каббалисты ещё считали прямую направленность к Причине причин возможной, хотя плерома миддот, сил или форм, чья природа ещё не была определена умозрительно, уже захватила их интерес. Их гностический взгляд на вещи также проник в молитвенный мистицизм, хотя не преодолел его