и даже вполуха слушал, как и всегда. Все-таки Юферия была огромным источником и хранилищем знаний, а такое иногда нужно освобождать.

В мрачный и пустой зал Имперума их ввели под скрип каменной двери. Лишь с центра далекого купола бил тонкий одинокий луч. Под ним находилась Эстесса, лишенная спектрального имени, как и всякий Имперум. Она полулежала на плотных клубах искрящегося синего дыма, от тела тянулись длинные ветвистые лучи золотисто-белого света. Рядом расположилась пара анимусов в своих фиолетовых балахонах. Они что-то бормотали себе под нос, сплетая клубки из светящихся нитей, медленно вытягивая их из грудины Эстессы. Зербраг едва поморщился. Он видел залы Имперумов намного, намного обширнее и богаче, где заседал едва ли не весь местный анимериум, а сам Имперум возводился до состояния священного и практически потустороннего существа. Здесь же Зербраг ничего подобного не видел. Рядом даже не обнаружились рыцари крови — преданные защитники каждого Имперума. Перед Зербрагом предстало полное отражение умирающей префектуры.

Нити отцепились от грудины. Только тогда анимусы заметили Паладина и, склонив головы, отступили. Эстесса медленно встала, продолжая исторгать развевающееся свечение, она была самим Светом. Лучи окружали ее голову как обширная корона. Зербраг припал на одно колено, скрестив руки на ключицах. Спутники последовали его примеру.

— Магна Эстесса, — с почтением сказал он, поднимая взгляд на ее невидимое за завесой света лицо. — Пусть Свет вечно озаряет ваш путь.

— Встаньте, Зербраг, — мягко попросила Эстесса. — Вы — Второй паладин. Прошу, вы не должны выказывать почестей.

— И все же я настаиваю, так принято, — произнес он, поднявшись. — Вы — осколок первозданного Света, пускай, как я вижу, вам в Роштамме об этом не часто напоминают.

Свечение начало спадать, как и маска могущества. Прорезался облик тонкой, тщедушной звезды. Миловидные черты лица осунулись, взгляд больших глаз — настолько усталый, словно бы Эстесса прошла долгое сражение. За спиной развевалась река белых волос. Последние искры мигнули в воздухе, оставляя Зербрага и Эстессу в тени. Он выпрямился, возвышаясь над ней на полторы головы.

— Добрый был сбор?

— Достаточный.

Мимо них проскользнули анимусы, унося несколько клубков люминарной нити. Зербраг колко вцепился в них глазами. Имперумы — избранники, исключительно выходцы из генумов. И добровольные жертвы Света. Его сосредоточение в префектуре. Зачастую от благополучия имперумов зависел перевес сил Света и Тьмы на обозначенной территории: умрет один — и сторона ослабнет, Эквилибрис пошатнется. Появляясь на полях битв, они одним присутствием вдыхали силу в солдат. Входя в транс, имперумы могли получать видения о происходящем в префектуре и душой собирать рассеянный в пространстве светлый эфир невиданной мощи. А анимусы сплетали из него нити. Имперумы изживали себя ради этого. Ради Армии и благодати будущих поколений.

Эстесса познакомила Зербрага с представителями ее генума. Родители и сестра — еще совсем ребенок, не больше четверти Генезиса. Луврия — мать, сухощавая звезда, слишком активная и дерганая. Ее сопряженный Кестегем Угольный, глава генума, был невысок, но крепок, с заросшим улыбчивым лицом. Свою рыжую бороду он украшал синими камнями.

— Зачем вам стража? — обеспокоился тот, глядя на подчиненных Зербрага, оставшихся возле входа. — Они выглядят… довольно мрачно.

— Лишь формальность, — сообщил ему Зербраг. — Ни Едезуш, ни Гонбор никак не помешают.

Стражники мельком и без всякого интереса оглядывали всех, когда его усадили за низкий стол — прямо на подушки, лежащие на полу. Так здесь было принято. Никто из тех, кто сидел рядом с ним, не был воином. Явно прошли лишь рекрутство, а из-за мирного состояния пустой префектуры на войну не призывались. Кестегем без умолку басовито смеялся и рассказывал о перспективах, которые, по его мнению, ждали Роштамм, но Зербраг не придавал им значения. Он чувствовал отторжение к окружающим, прямо в душе, и подавить это был не в силах. Опасные кровные узы, отвлекающие от долга перед Светом и Армией. И хорошо, если бы они передавали дар, его можно было использовать во служение общему благу, но это был простой генум, появившийся спустя много лет после эры Зарождения. Редкие из них обретали дар, Ятджой, как и большинство из них, оставался бесполезным. Но у каждой префектуры должен быть генум-хранитель по обе стороны Эквилибриса и должен быть свой Имперум. Даже бездарный.

Хотя бы так они помогали другим стать сильнее.

— Луц Зербраг? — окликнула его Луврия. Голос ее казался Зербрагу неприятным и напоминал звон на высокой ноте.

Он отвлекся от глубин размышлений. Все трепетно смотрели на него, кроме Эстессы, отрывающей сверкающие сферы белой амброзии от грозди.

— Так что вы думаете о возвращении Антареса? — повторила свой вопрос Луврия.

— На все воля Вселенной, — лаконично ответил Зербраг.

— Верно, верно! Она так благосклонна ко всем нам, чем это может быть, кроме благодати свыше? Сильнейший Верховный вернулся в такой тягостный момент. Наша Армия обретет былое могущество! — Тут она будто бы опомнилась. — Конечно, великое чудо, что и вы, луц, вернулись спустя столько магнориумов! Мне жаль, что вам пришлось пробыть в сомниуме столь долго. Не могу представить, какими мучительными и серьезными были травмы, что нанесли вам темные Паладины при Битве за Люксорус! Но воистину Свет сейчас ведут лучшие из лучших. Хотя несколько тревожно, что Антарес до сих пор не высказался по поводу Лучезарной крепости и не велел перевести к ней куда больше легионов. Но он, вне сомнений, справится с кризисом, как и в былые времена, когда его победы были столь грандиозны, что они заревом засияли на полотне истории.

Паладин тактично промолчал, позволив другим и дальше восхищаться Антаресом.

— Так или иначе, жаль, что вы и в этот раз не смогли стать Верховным, — с искренней поддержкой отметил Кестегем. — В споре с Бетельгейзе я был на вашей стороне.

— Посмотрим, как сложится горизонт будущего.

— Да. И все же всем известно, насколько вы не в ладах с Антаресом. Но, как мне известно, вы были дружны с его отцом — Вестусом Ярым Глазом? А теперь являетесь его главным политическим противником. Воистину у судьбы странное чувство юмора.

— Я не был с ним дружен, — осадил его Зербраг, смотря на свой кубок с нектаром цвета топленого золота, как кровь дэлара. Единственная еда, которую он принял. — Вестус был Паладином, а в тягостные времена заката эры Конфронтаций нам приходилось работать вместе. Но Вестус был талантлив, этого не отнять.

Луврия понимающе закивала, подперев голову рукой и жадно впитывая каждое слово Паладина.

— Скажите, а как вышло, что он на время оставил службу в армии и место Паладина? Неслыханно!

— Верховная была недовольна, — подтвердил он. — Как и все. Подобную вольность могли себе позволить немногие за всю историю. Подался в Люминарную стражу и милитерию в