Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ваше новое лицо было Иванову незнакомо.
– Да. Впрочем, Мирзоев догадался, что я сделал пластическую операцию. Он решил предупредить Арцыбашева. Тот вначале не поверил, он, вообще, забыл, что в семье Голубевых был еще и мальчик. Но когда поверил – обезумел от страха.
– Конечно… – я помолчала. – Было от чего обезуметь… Неизвестное лицо, неизвестное имя, огромные средства. Выпускает кишки и вырывает сердца. Может появиться рядом в любой момент, и его даже не узнаешь! Арцыбашев решил, что его спасение обеспечит лишь богатый Фоменко. Вот только искать его в офисе он не рискнул – ведь Митя был где-то рядом. Поэтому Арцыбашев поехал в дом. Но Гале он сказал не все, ведь так?
– Как он мог сказать девочке, что ее папочка жег живьем маленьких детишек? – криво улыбнувшись, спросил Демичев.
– Ну да. Он сказал, что рядом с Фоменко есть очень опасный человек. И опознать его можно только одним способом. В начале двухтысячных он был на Алтае, жил в «Белухе». Арцыбашев надеялся, что такой факт хотя бы раз где-то всплывал. Но Галя не помнила, чтобы кто-то в ближнем кругу отца говорил об Алтае. Зато когда она начала самостоятельные поиски, интернет выдал ей фотографии горы. И она вспомнила. Что вспомнила, Сергей? Фотообои на вашем компьютере?
– Постер в домике Мирона, – почти весело ответил он. – Где-то он его взял, прикрепил на стенку. Тоска по родине… Она этот постер видела, когда приезжала ко мне в гости смотреть новый дом. Но она думала, что это Эверест… Пока не начала собирать информацию про «Белуху». Смешно, ведь гора не имела к секте никакого отношения…
– А зачем Мирон, вообще, приехал в Москву?
– Это была глупость. Он скучал по мне… Я не хотел, чтобы хоть какой-то след вел к Мите, поэтому поселил его в социальном центре. Но он упрямый… Пришлось взять к себе, придумать легенду.
– Поселили отца в ночлежке! – пораженно сказала я. – Ну, вы даете!
– Я бы мог снять ему квартиру, но ведь он был как ребенок. Всю жизнь провел на краю земли, даже туалетом пользоваться не умел… Света, я не мог рисковать. Это было дело моей жизни. Я приступил к финальному этапу. Намеки на Митю были не допустимы. Поймите, я никого не хотел поразить своими действиями. Я просто восстанавливал справедливость. На разработку планов я потратил несколько лет. Главное для меня было – осторожность. Каждое убийство должно было остаться не раскрытым. Или за него должен был ответить другой человек.
– Например, Матвей, которого вы подставили по полной программе.
– Например, Матвей, который заслуживает любого наказания. Это паразит, энцефалитный клещ.
– А что вы собирались сделать с Фоменко?
– Он должен был исчезнуть, когда бы вскрылась афера с заводом. Все бы подумали, что он пустился в бега. Обвинение в рейдерстве, разорение. Никто бы даже не удивился.
– Значит, про аферу с заводом вы знали с самого начала?
– А как же. Ее задумал Снегирев. Он считал всех дураками, но я дураком не был.
– Почему вы же ему не помешали?
– Мне была удобна его афера. Деньги меня не интересовали, Света. – ответил он. – Меня интересовала только справедливость.
– Ну да, – согласилась я. – У вас был хороший и четкий план. Но Мирзоев вас заподозрил, и волна этого подозрения прошла по всей стране, дойдя до Гали. Она увидела Белуху, и план пришлось менять.
– Жизнь придумала свой план, гораздо лучший, – объяснил он. – Я ему следовал. Жизнь захотела, чтобы Фоменко потерял дочь, жену, а потом и сына. И он, как безумный, вдруг стал называть меня сыном. Вы понимаете? Все было предопределено…
Я посмотрела в окно. Грязные потоки машин неслись мимо нас по шоссе, разбиваясь на ручьи в преддверии эстакады. Они перестраивались, сигналили, тормозили, зажигая красные огни. Снега все не было, и темнейшее время года казалось беспросветным. Лишь небо в стороне Москвы горело тусклым и яростным огнем.
– Фоменко ни в чем не виноват, – сказала я. – Он лишь поручил Кагарлицкому выяснить, честно ли была приватизирована ферма. И нельзя ли оспорить результаты приватизации.
– Вам-то откуда знать? – зло спросил он.
– Фоменко ни разу не вспомнил эту историю. Он не отдавал этого приказа. Сергей, признайтесь, ведь даже под пытками Кагарлицкий ничего не сказал?
– Он спасал свою шкуру!
– Он рассказал вам, что сам привлек Арцыбашева и Протасова для разговора с вашим отцом. Но ваш отец послал их к черту. Вот и все.
– Да уж конечно! После того, как отец послал их к черту, Арцыбашев сказал, что разберется. За это ему простили все долги. А потом начался пожар. Совпадение? Не смешите!
– Мирзоев провел очень добросовестное расследование. Я уверена, что у всех этих людей было алиби на ночь пожара.
– У Арцыбашева не было.
– Да. Поэтому Мирзоеву потребовалась клятва. И Арцыбашев ее дал. Он поклялся ребенком.
– Чего стоят его клятвы? Ах, как жалко, что я до него не добрался. Он опять разыграл историю с пожаром. Спрятался в преисподней. Надеюсь, последний год его жизни прошел в ужасе.
– В неописуемом ужасе, – подтвердила я.
– Мне жаль лишь одного: что я не вырвал у него признания. Я очень хотел услышать эти слова, произнесенными вслух.
– А почему вину за убийство Кагарлицкого взял на себя узбек?
– Так и было задумано. У него была больная мать, я оплатил ее лечение. Честная сделка.
– Вы все хорошо подготовили, – сказала я.
– У меня было много времени. И много средств.
– Арцыбашев унес эту тайну с собой, – я посмотрела на него. Он скривился.
– Для меня это не тайна. И вам не кажется, что его тройная смерть – лучшее доказательство его вины?
Я засмеялась.
– Сергей, вы все еще верите, что земля справедлива? Как наивно! В мире ежесекундно гибнут невиновные. Смерть, хоть и тройная – это вовсе не доказательство вины.
– Да… Улететь бы… – с тоской согласился он. – Только где взять другой глобус?.. У вас все? Получили ответы? Я поехал. Можете давать ход своим генетическим анализам. Они ничего не доказывают, кроме того, что я родственник этому алкашу из Павлодарки.
– Да, это так, – произнесла я. –