Его рука легла мне на плечо, и он буквально силком вытащил меня в коридор, тут же подзывая постовую медсестру:

– Сделай пациентке из этой палаты укол успокоительного, пусть поспит. – Он назвал препарат, а после обратился ко мне. – Я ведь намекал вам, что нужно было сразу уходить, а лучше и вовсе не врываться так беспардонно. Девочка ведь не глупая, после вашей реакции и сама обо всем догадается. В клинике специально работает команда психологов, чтобы деликатно сообщать о подобных вещах в деликатной форме.

Поджав губы, я вспомнила, как сама очнулась когда-то, ничего не понимающая, перевязанная бинтами, со шрамами на теле и искусственным сердцем внутри. Но сразу об этом мне тоже не сообщили. Информацию давали дозированно в течение нескольких следующих дней. И, кажется, этим занимался действительно больничный психолог…

– Простите, – пробормотала я, понимая, как глупо поступила. – Я не хотела навредить.

– Прекрасно понимаю, – наконец смягчился док. – Все же случаи пробуждения, как у вашей сестры, очень редки. И надо отдать должное, она уже ведет себя весьма и весьма сдержанно. Обычно у таких пациентов наблюдается долгая потеря ориентации во времени и пространстве, им сложно смириться с собственной неподвижностью. Тиффани же воспринимает пока все крайне благоприятно. Я вам больше скажу, мы ожидали сильной атрофии мышц, но ваша сестра даже умудрилась придвинуть к себе мягкую игрушку и не желает с нею расставаться.

Он покосился на смотровое окно, а я только сейчас обратила внимание, что Пятый словно выглядывал из-под мышки Тиф, только длинные уши торчали наружу.

Артефакт. И я без всяких анализов понимала, что это именно он пробудил сестру. Значит, у меня все же получилось.

– Когда можно навестить ее и пообщаться нормально? – спросила я.

– Если все будет благоприятно, то завтра вечером. Если нет, сроки сдвинутся.

Поблагодарив дока, я еще немного постояла у палаты сестры, любуясь спящей. Теперь как никогда была видна разница между стазисной Тиффани и той, которая сейчас. Она даже умудрилась перевернуться на бок, прижимая игрушечного кота к себе ближе.

Глядя на это, я уже сейчас знала, что восстановление физической формы у Тиффани пройдет рекордно быстро. Все же стазис – это не настоящая кома, а значит, врачи еще не раз удивятся моей сестренке.

С этими мыслями я отошла от палаты и медленно побрела по коридору. Теперь мне предстояло навестить второго за сегодняшний день пациента.

При мысли о болезни Герберта сердце сжалось.

Что же такого случилось, если еще утром пышущий здоровьем мужчина оказался на больничной койке? Самое страшное, что в глубине души я уже знала ответ, только верить в него не хотела, предпочитая думать, что заблуждаюсь.

– Виола? – мне показалось, кто-то окликнул.

Обернувшись, попыталась найти взглядом, пока не встретила Томаса – администратора в клубе. Он стоял у одной из палат, наблюдая за кем-то внутри. Махнув ему рукой, сразу извинилась:

– Прости, спешу, не могу говорить, – пробормотала я, виновато пожимая плечами и следуя дальше.

Мне пришлось еще вдоволь попетлять по коридорам и переходам, прежде чем найти Герберта. Он обнаружился лежащим на огромной кровати, в окружении десятков приборов и сотен проводов. Несколько капельниц вливали в него лекарства, а у меня душа сжималась от понимания того, что я, увы, не ошиблась.

Век инкубов короток, при всех своих талантах они живут до преступного мало. Сгорают, как метеоры, входящие в атмосферу – ярко и очень быстро!

Одно радовало, Сакс был в сознании.

Меня никто не останавливал, когда я вошла в палату. Просто открыла двери, прошла несколько метров до кровати и села на свободный стул. И все это молча.

– Я приказал врачам поставить меня на ноги любыми путями, – произнес мужчина, глядя на меня. – Не хочу проводить свои последние дни здесь в больнице. Нужно достойно распорядиться оставшимся временем.

– Неужели ничем нельзя помочь?

Казалось, медицина шагнула бесконечно вперед, а Герберт говорил так, будто все уже закончено.

– А разве можно остановить старость? Дело не в какой-то одной болезни, которую можно вылечить. – Он поднял руку и постучал себе по виску. – Все дело в нашем мозге. Ином строении синапсов и нейронных связей. Не тело, а именно он стареет и изнашивается раньше других органов. Можно заменить сердце на имплант, но не голову.

Я поджала губы и сжала кулаки.

– Это сейчас нельзя, а через сто лет что-нибудь придумают, – уверенно заявила я.

– Поверю тебе на слово, жаль только, не увижу, – усмехнулся Гер так, словно смерть для него было легкой прогулкой по парку.

– А если я сделаю артефакт стазиса? – В моей голове уже зрел план. – Ты ведь знаешь, что Тиффани проснулась? Мне удалось ее разбудить, а значит, если я постараюсь…

Он остановил меня жестом, слегка приподняв сжатую ладонь.

– Не нужно. Ты и так сделала достаточно. – Он разжал пальцы, показывая мне запонку. – Как я понял, этот артефакт и без того достаточно долгое время тормозил процесс, замедляя процессы в мозге, и делая его, как у обычных людей. Так что мне уже стоит сказать тебе спасибо за продленную жизнь. А лежать, как замороженная консерва, я не хочу и тем более не хочу просыпаться через сто-двести лет в мире, о котором ничего не знаю и в котором никого не знаю.

На душе стало еще более горько. Теперь, когда я понимала, что смогу помочь Саксу, он добровольно отказывался от помощи.

– Это неправильно, – воспротивилась я и тут же сама себя осадила.

Я ведь была для Герберта никем, чтобы эгоистично принять решение за него, а значит, мне оставалось только смириться.

– Две недели – это тоже неплохо, именно столько дают мне врачи, – оптимистично заметил Герб. – По крайней мере, если не снимать запонку. За это время можно съездить в кругосветное и вернуться обратно, испытать еще столько эмоций, что и умирать не жалко. Да и вдруг случится чудо – изобретут лекарство от старости?! Так что не грусти, Виола! Поводов пока нет.

Ох, если бы.

Я сидела с каменным лицом перед умирающим мужчиной и понимала, что внутри себя вою, подобно волчице, просто эти эмоции не вырывались наружу, а надежно спрятались внутри. И похоже, я выплакала весь запас слез, чтобы рыдать здесь и сейчас.

Наш разговор сам зашел в тупик, и даже перевод темы не помог. Отвечая на вопросы Герберта о смерти Кэтрин, я постоянно ловила себя на мысли, что уговариваю предметы вокруг стать артефактами, которые продлят ему жизнь еще немного.

Доигралась до того, что один из аппаратов заискрился и задымил.

Пока перепуганный медперсонал устранял последствия, я стояла в стороне, кусая губы, а после, когда все ушли, вновь подошла к Герберту.

– Я знаю, что это твоих рук дело, Виола, – произнес он. – Не нужно. Возможно, артефакты – это вообще не твое. Слишком тяжело они тебе даются. Я рад, что твоя сестра очнулась, но для себя я уже все решил. Судьбу не обманешь, Виола, а моя была решена сразу после рождения. Спасибо за заботу…