Сердце заколотилось как бешеное. В Россию! Вернуться вРоссию, найти сестру, вновь вернуться вместе с ней в Венецию и заставитьЛоренцо увидеть в Александре не чье-то блеклое подобие, а ту женщину, с которойон предавался страсти, которую любил до стонов, до криков, до счастья,неотличимого от мучения… ту женщину, которая любила его всем сердцем, всемтелом, всей душой.

Осуществить это предприятие казалось ей сейчас пустяковымделом; пугали не тысячеверстые расстояния, не месячные перегоны, не тягостьпути – пугали ядовитые сомнения: а вдруг он предпочтет Лючию? Она ему – своя,соотечественница, они близки во многом, оба хищны, опасны, неразборчивы всредствах… Александра зарыдала в голос: она любила его больше жизни именнопотому, что он хищный, опасный, неразборчивый в средствах. Он нужен был ейтолько такой, другого она не хотела!

– Синьорина! – послышался испуганный оклик баркайоло. – Чтос вами? Вам плохо?.. – И вдруг голос его стал сердитым: – Эй, куда прешь? Невидишь? Или в море тесно?

«Значит, мы уже вышли в море», – успела подумать Александра,прежде чем ее сильнейшим образом тряхнуло: очевидно, какая-то гондола удариласьо них бортом, и голос… о господи Иисусе, голос Лоренцо крикнул:

– Эй, парень, я ищу одну красавицу… ты случайно не видел ее?

***

– Красавиц много, – усмехнулся баркайоло. – Какую из нихищешь ты?

– Ту, что сбежала от меня, – последовал ответ. – Хочувернуть.

– А она-то хочет вернуться? – теперь не усмешка, а ехидствоявственно окрашивало певучий голос баркайоло. – Не для того, я думаю, сбежала,чтобы ты ее назад забирал.

– Это не твое дело! – оборвал его Лоренцо. – Говори, виделты мою девушку?

«Мою!» – Александра почти лишилась чувств от этого слова. Онпришел за ней… но нет, рано радоваться! Он пришел не за ней, а за Лючией… Всякровь ее вдруг взбунтовалась, в жар бросило. Нет. Нет, пусть плывет своейдорогой, пусть ищет. Лучше оставить все как есть, лучше умереть от воспоминанийи тоски, чем снова услышать, как он зовет ее Лючией!

– Лючия! – крикнул вдруг Лоренцо. – Tы здесь, Лючия?

Александра зажала руками рот с такой силой, что ногтивонзились в нежные щеки. «Не отзовусь! Ни за что не отзовусь!»

Только бы не выдал баркайоло. Впрочем, сам Лоренцо говорил,что венецианские гондольеры – надежнейшие хранители тайн своих пассажиров.

– Нет здесь никакой Лючии, – после некоторой паузы отозвалсябаркайоло, и Александра поняла, что он давал ей возможность отозваться, всерешить для себя самой. Ну а ежели она предпочитает молчать, значит, ее всеравно что нет. – Нет ее, понял? И давай, отчаливай отсюда!

– Погоди… погоди! – В голосе Лоренцо зазвучали нотки, преждени разу не слышанные Александрой: нотки смирения. – Не спеши, ты навернякавидел ее. Ты не мог ее не заметить! Она прекраснее всех женщин Венеции.

– Ну уж прямо-таки всех? – недоверчиво пробормоталбаркайоло, против воли вовлекаясь в этот старый, как мир, спор.

– Клянусь тебе! – воскликнул Лоренцо. – Разве можно сравнитьее с нашими пухлыми, крашенными блондинками с их мелко завитыми волосами, содутловатыми чертами, в этом их пестром, блестящем, назойливо шелестящем шелке?С этими приукрашенными, изнеженными, благовоспитанными, робкими, жеманнымивенецианками? Нет, она красива, нежна, изящна, и при этом, чудится, она рославместе с молодыми побегами родного леса и свежей травой своего поля!

– У-у-ух ты! – восторженно присвистнул баркайоло. – Аскажите, синьор, ваше имя, часом, не Торквато Тассо или Лудовико Ариости? А то,может быть, Лоренцо Медичи?

Как истый венецианец, гондольер оказался не чуждклассической поэзии, но… чужд проницательности, ибо перешел ту грань, докоторой простиралось терпение Лоренцо.

– Мое имя и в самом деле Лоренцо… – произнес он тихо, ноголос его напоминал зверя, затаившегося перед прыжком, и не предвещал ничегохорошего. – Мое имя и в самом деле Лоренцо, хоть и не Медичи. Мой тезка нетолько писал сонеты, но и великолепно владел мечом. И я, Лоренцо Байярдо,сейчас покажу тебе, наглецу, что недалеко от него отстал!

Последние слова он, очевидно, выкрикнул уже в прыжке, потомучто гондола внезапно была почти опрокинута сильнейшим толчком, и тут жепослышались крики и звуки ударов такой силы, что Александра поняла: драка наборту завязалась нешуточная!

Еще несколько мгновений она пребывала в состоянии полногооцепенения, а потом кое-как выползла из каютки – и замерла, стоя на коленях ипростирая руки… к Лоренцо, который, весь в черном бархате, сражался сбаркайоло, также одетым в традиционный черный костюм гондольеров, так что намиг Александре почудилось, будто два демона схватились не на жизнь, а на смертьв битве за ее душу. Победит один – ее ждет только горе, горе пустой, одинокойжизни. Победит другой – горя, может быть, во сто крат горшего узнает она,однако дни ее будут окрашены ослепительными вспышками счастья, искупляющегонесчастье… так блестки золотистых жил рассыпаны и вкраплены в сколок невзрачнойруды.

И Александра сделала выбор!

– Лоренцо! Лоренцо! – закричала она что было сил.

Его рука, летящая в ударе, замерла на полпути… и баркайолополучил наконец возможность доказать, что гондольеры в Венеции – народ крепкий,силачей среди них немало.

Его кулак врезался Лоренцо в горло. Тот откинулся назад,получил еще один удар, в живот, – и, согнувшись в три погибели, рухнул взеленую воду – за борт.

Александра кинулась вперед, перегнулась, вглядываясь вглубину.

Баркайоло патетически провозгласил:

– Злодей повержен! Вы спасены, прекрасная синьори…

Этому слову не суждено было выговориться до конца, ибогондольер онемел, увидев, как «прекрасная синьори» тоже бросилась за борт –туда, где с трудом выплывал из глубины чуть живой «злодей».

***

– Теперь все меня назовут круглым дураком. Скажут, Пьетроистинный stupido [50]! А что, не так? Совершенно так!

Ворчание баркайоло далеко разносилось по притихшей гладиморя. Он плыл, не зная куда, потому что выловленный из воды синьор, держась засвою мокрую синьорину, сказал задыхающимся голосом: