– Плыви куда хочешь! – а Пьетро не знал, куда он хочетплыть. Гондола бестолково рыскала между Лидо и Венецией, то плутая в лабиринтеканалов, то вновь выходя покачаться на морских волнах, и мерный плеск веслазаглушал шепот в каюте.

– Не смей больше убегать от меня. Никогда. Слышишь?

– Я не виновата. Я не хотела…

– Не говори. Я знаю. Чезаре мне все рассказал. Не вини его.

– Нет, конечно, нет. Я знаю, он тебе предан, он любиттебя!..

– А я люблю тебя.

– О… нет. Не надо, не смей надо мной смеяться!

– Бог с тобой! Если тут кто-то и смешон, то один лишь я.

– Почему?

– Потому что люблю тебя. Лючия…

Она только вздохнула в ответ. Но не глубоко, а так, слегка.Глубоко вздохнуть было невозможно, столь близко они с Лоренцо были прижаты другк другу в тесной, теснейшей каютке. Оба лежали на боку, оба были совершенноголые, и Александра невольно улыбнулась, вспомнив, каким мучением было содратьс себя насквозь мокрую, отяжелевшую одежду под неумолчное ворчание выловившегоих из воды баркайоло, мало что понявшего во всей этой истории, кроме прописнойистины: третий лишний. Вот он и стоял себе на корме, то напевая, то бормочачто-то под нос, то умолкая, в то время как Лоренцо и Александра лежали на боку,лицом друг к другу, медленно согреваясь и оживая.

Сперва они были такие заледенелые, что даже не чувствовалидруг друга, но прошло время, и Александра уже начала ощущать тепло его колен, иживота, и груди. У Александры замирало сердце от этих прикосновений… как и отслов Лоренцо:

– Если бы сейчас здесь оказался священник, я бы заставил егообвенчать нас прямо в гондоле.

– Прямо в гондоле?! Но мы… мы не одеты для свадьбы.

– Да. Мы, мягко говоря, не одеты для свадьбы. Зато мыраздеты… очень удачно.

Лоренцо чуть приподнялся – так, чтобы лечь меж бедерАлександры. Они оказались прижаты друг к другу еще крепче, и коралловые бусинкиее сосков уперлись в его розовые, мгновенно напрягшиеся горошинки.

– О боже, боже мой…

– Что ты?

– Не знаю. Мне страшно. Мне страшно власти, которая у тебяесть надо мной. Я хочу привязать тебя к себе, приковать цепями, чтобы ты большене могла исчезнуть, оставив меня изнывать в тоске. Чтобы ты не моглаторжествовать надо мной!

– Я?! О нет, нет. Ну что ты говоришь! Это я вся в твоейвласти.

– Правда?

– Да.

– Правда? Телом и душой?

– Да. Телом и… о… о боже.

– Тебе больно?

– Нет. Мне… божественно.

– И так? И так?

– Да, да! Ну еще, еще.

– Ты моя?

– Tвоя.

– Ты моя, Лючия?

Она только на миг задержала дыхание, почуяв неуверенность вего голосе. Может быть, сказать сейчас?.. Но разве можно остановить его,прервать эти восхитительные блуждания рук по ее телу, это медленное, с умасводящее проникновение его – в нее.

– Ты моя, Лючия?

– Да, да…

И он восторжествовал над ней – как мог это делать только он.Только он… когда лежал в ее объятиях.

Лючия качалась на качелях. Качели поставили чуть не надрекой, на обрыве. «Как в Казарине», – улыбнулся князь Андрей в ответ на еенедоумевающий взгляд. Понятно, значит, в имении Александры были такие качели, иона любила рисковать…

Конечно, иначе, чем игрой со смертью, назвать эту забавуЛючия не могла. Немыслимым казалось вообще усидеть на этой зыбкой перекладине,держась всего лишь за веревки, и Лючия оттягивала «удовольствие», сколькомогла. Но она не могла видеть этого недоуменного, мальчишески обиженноговыражения в глазах мужа: ведь он хотел порадовать ее! – а потому, поручив себязаботам святой Мадонны, все-таки села на птичью жердочку, вцепилась в веревки идаже сумела выжать улыбку на похолодевших губах.

Князь Андрей, стоя за ее спиной и пятясь, сильно потянул насебя качели, толкнул… Лючия до крови прикусила губу, чтобы не позвать напомощь… снова толкнул – и Лючия вознеслась над обрывом, замерла, вернулась,вновь полетела, что-то крича, а может быть, и не крича, потому что перехватилогорло.

В первые мгновения казалось, что она свалится с качелей ирухнет в синие волны или расшибется о землю, но как-то вдруг Лючия поняла, чтовоздух и движение держат ее крепче крепкого. Она даже и не заметила, когдастрах прошел, оставив только потрясающее, невыносимое, до слез, до крика,ощущение свободы и счастья. Теперь она ничего не слышала, только как гудит,стонет просторный воздух вокруг, ничего не видела, кроме мощного колыханьятемно-зеленой каймы противоположного берега и летучего, ослепительного сверканьяреки…

Лето было в разгаре – медовое лето ее жизни! Все, чтопроизошло с Лючией в России, можно было сравнить с одним случаем. Они многоходили с князем по имению и окрестностям – русские вообще много ходили пешком,сначала к неудовольствию Лючии, ведь она без привычки быстро уставала, а потомк восторгу, потому что округа была прекрасна. Итак, один раз, загулявшись средизолотистого солнца, легких теней и зеленых берез, они по тропинке вышли кплетню, за которым виднелся огород и стоящие там колодки пчел посреди кудрявойогородной зелени. Лючия остерегалась восклицать и спрашивать, что это за домикии что за мухи вокруг них летают.

– Возьмем сотов, – предложил князь Андрей и полез черезплетень, окликая пасечника.