– Настасья, – торжественно начал Стасов, – я сглубоким уважением отношусь к Мишане, которого знаю лично, но признаюсь положаруку на сердце,что он может отдыхать рядом с тем мужиком, которого я только чтовидел с нашей Ириной. Девочки, это что-то!

– Стасов, ты хуже любой бабы, – с досадой сказалаТатьяна. – Ну что за манера выплескивать эмоции, не добравшись до сути! Тыуже столько времени дома, а еще ни одного наполненного смыслом слова мы от тебяне услышали, одни только ахи, охи и упреки. Излагай фактуру.

– Фактуру? – Он хитро прищурился. – Ладно, получайфактуру. Подъезжаю я, значит, к нашему дому. Темно. Но фонари горят. И в аккуратпод самым фонарем стоит автомобиль изумительной красоты –«Бентли-Континенталь», цена которому – в два раза больше, чем у «шестисотого»«Мерседеса».

– А сколько стоит этот «Мерседес»? – тут же спросилаНастя, которая не разбиралась в автомобилях совершенно, но терпеть не могланикаких неясностей.

– В среднем сто двадцать тысяч плюс-минус двадцать, взависимости от движка, – тут же откликнулась Татьяна. – Неотвлекайся, Стасов.

– Не отвлекаюсь.

Настя поставила перед ним тарелку с огромным куском запеченногомяса и отварным картофелем. Владислав тут же отхватил ножом изрядный ломоть ипринялся с аппетитом жевать.

– Вот, – удовлетворенно произнес он, проглотив первыйкусок, – совсем же другие ощущения, нежели натощак. Продолжаю. Мнестановится интересно, кто это в нашу богом забытую новостройку приехал на такой«тачке», поэтому сижу в машине и не выхожу. Вижу – из дорогого престижногоавтомобильчика выходит наша Ирочка. Но как выходит! Это надо было видеть!Сначала вышел некий мужчина, обогнул машину и открыл дверь со стороныпассажирского места. Подал руку, а уж потом появилась наша девочка. И у нашейдевочки в руках такой букет, какие я видел только на кинофестивалях в руках узвезд неимоверной величины. Стоят они рядышком и о чем-то мило беседуют. О чем– мне не слышно. Кавалер то и дело Ирочку приобнимет и в лобик поцелует или ввисок. А она к нему так и льнет, так и льнет. Но никакой сексуальной похабщины,чего не было – того не было. За ягодицы не хватал, к бюсту не прикасался, вгубы не целовал. Только в лоб или в висок. Смотрю, они вроде как прощаются,кавалер Ирочке руку целует. Как же так, думаю, он ведь сей секунд уедет, а яего и не разглядел. Непорядочек. Выхожу из машины, иду прямо к ним, здороваюсь.Вежливо так, без претензий. «Ира, – говорю, – уже поздно, тебе порадомой». Строго так говорю, чтобы хахаль этот знал, что Ира у нас не безпригляда и есть кому за нее заступиться, ежели что. Но давить не стал, сразузашел в подъезд, чтобы не смущать парочку. Значит, докладываю. Мужик чутьпомоложе меня, лет тридцать пять – тридцать семь, лицо не прохиндеистое, налюбителя легких развлечений не похож. Серьезный такой субъект. Одет оченьдорого, под стать своей машинке. Одни часы у него на руке тысяч тридцатьдолларов стоят.

– Он красивый? – спросила Татьяна, которая слушала мужакак зачарованная.

– А черт его знает, – пожал плечами Стасов, – вас,девочек, разве разберешь, кто для вас красивый, а кто – урод. Вон Бельмондо,страхолюдина, если разобраться, каких свет не видел, а бабы по всему миру отнего млеют. На мой вкус, Иркин хахаль хорош по всем статьям, а уж как вампокажется… Все, ненаглядные мои, рассказ окончен, начинается праздник открытогорта. Я больше не могу терпеть, мне нужно поесть.

Он накинулся на мясо с таким вожделением, будто его не кормилимесяца три. Татьяна молча смотрела на мужа, потом бросила тревожный взгляд начасы.

– Что-то долго они прощаются. Может, пойти привести ее?

– Таня, возьми себя в руки, – с упреком проговорилаНастя. – Ирина – взрослый человек, ты сама мне это объясняла всего часназад. Я все равно сейчас ухожу. Увижу Иру – шепну ей, что ты волнуешься. Еслине увижу – поднимусь, тогда уж Стасов выйдет. А ты сиди спокойно дома, тебенервничать вредно.

Спустившись вниз, Настя сразу наткнулась на Ирочку. Тастояла в подъезде возле почтового ящика, уткнувшись глазами в газету. Лицо еебыло искажено яростью, по щекам стекали злые слезы. На деревянной панели,скрывающей батарею отопления, валялся небрежно брошенный огромный букеткаких-то экзотических цветов.

– Ира! – окликнула ее Настя. – В чем дело? Твойкавалер тебя обидел?

Ирина с досадой скомкала газету и всхлипнула.

– Подонки! Ну какие же подонки! За что они ее так? Что онаим сделала?

– Тихо, тихо, ласточка моя, – Настя успокаивающе обняламолодую женщину, – не надо реветь. Спокойно и последовательно: чтослучилось?

– Да вот! – Ира с ненавистью ткнула пальцами вгазету. – Облили Татьяну грязью за интервью с Улановым.

– Не может быть, – удивилась Настя. – За что? Я жевидела передачу. Я понимаю, если бы Уланова наконец раскритиковали занекорректное поведение, но ее-то за что?

– А ты прочитай! – Ира горько расплакалась.

Настя взяла из ее рук газету, расправила скомканные листы. Вглаза сразу бросился заголовок: «Прощай лицо, да здравствует грим!» Журналисткапо фамилии Хайкина в выражениях не стеснялась. «Потрясая обтянутой тонкимтрикотажем пышной грудью, популярная писательница Томилина свысока поучала нас,ловко оперируя выдернутыми из классики и поставленными с ног на головуцитатами, как нужно относиться к массовой культуре. Ее терпимость в отношенииоболванивания населения дешевым ширпотребом от литературы можно понять, ведьТомилина зарабатывает на жизнь именно им, накатав за три года полтора десятканизкопробных детективчиков. Но саму писательницу все это совершенно не смущает,и, отвечая на вопросы ведущего, она ничтоже сумняшеся упоминает в одном ряду сосвоим, безусловно, дорогим ей именем имена признанных мастеров, к примеру,Хемингуэя. Самомнения госпоже Томилиной, что очевидно, не занимать. Да ибольное воображение писательницы не дает ей покоя: теперь она уверена, что всекинематографисты всего мира спят и видят, как бы им экранизировать еебессмертные произведения. Более того, они собираются снимать фильмы по еекнигам подпольно, и Томилина с экрана прямо пригрозила им: не трожьте,нехорошие мальчики, мои чистые книжки своими грязными руками, а то в суд пойду.По-видимому, желание прославиться, пусть и скандально, в госпоже Томилинойстоль велико, что заставляет ее забывать о грядущем материнстве. Вместо того, чтобызаботиться о здоровье будущего ребенка, она собирается таскаться по судам. Чтож, мы давно уже перестали удивляться и разного рода судебным искам, и тому, чтоу нас растет странное поколение странных детей. А откуда же взяться нормальным,если даже будущие матери думают исключительно о скандалах и читают тунелитературную безвкусицу, которой потчует их пышнотелая мадам Томилина?»

В статье были и другие пассажи, еще более отвратительные игрязные. Когда Настя закончила читать, Ирочка уже перестала плакать и теперьсмотрела на нее огромными глазами обиженного ребенка.