* * *

Домой Настя вернулась около полуночи. Позади остались долгиеразговоры и объяснения в милиции, допрос у дежурного следователя и прочиенеобходимые в таких случаях дела. Она была вымотана до предела. А день такславно начинался…

Сняв в прихожей кроссовки, она босиком прошла на кухню,чтобы выпить кофе. На глаза попалась большая яркая коробка с тортом. Димка,Димка… Так хотел уложить ее в постель, а она смеялась: «Тебя только могилаисправит». Как в воду глядела.

«То, что я тебе предлагаю, замечательно. Это прекрасно. Этоизбавляет человека от страданий и от страха смерти. Это делает человекасчастливым и свободным».

У него не было страха смерти. Или был? Может быть, именнопоэтому он так настойчиво предлагал ей заняться любовью? А страдания? Были ли унего страдания? Она так мало знала о нем.

«Надо было согласиться, – внезапно подумалаНастя. – Надо было согласиться и лечь в постель. Мы бы никуда не поехали.И он остался бы жив. Теперь мне начинает казаться, что он что-то предчувствовал.Я же видела, что он хочет остаться здесь и совсем не хочет никуда ехать. Но я,как обычно, думала только о себе. О том, что мне потом будет неловко ипротивно. О том, что изменять мужу, с которым поссорилась, – пошло.Господи, о какой ерунде мы порой думаем, носимся с ней как с писаной торбой,считаем самым главным в этой жизни, а потом оказывается, что самое главное вжизни – это именно жизнь и ради ее сохранения можно пожертвовать чем угодно. Всмерти Димы Захарова я виновата столько же, сколько и сами убийцы.Насильственная смерть – это пересечение времени жизни убийцы и его жертвы. И кточке пересечения привела Димку я».

Она вспомнила его яркие синие глаза, в которых плескаласьготовая вырваться наружу ласковая улыбка, и расплакалась. Горько, навзрыд.

Минут через пятнадцать она умылась холодной водой, вытерлаполотенцем красное опухшее лицо и удивленно прислушалась к себе. Страха большене было. Того самого страха, который брал ее за горло и мешал разговаривать смужем и родителями. Все это казалось таким мелким и ничтожным. Она вдругпоняла, что пули, убившие Дмитрия, только чудом не задели ее саму. Она была наволосок от смерти. И по-настоящему значение имело лишь то, что она осталасьжива. Страх смерти – это единственное, с чем надо считаться. Все остальное –дурь, блажь и розовые сопли.

Настя посмотрела на часы. Двадцать минут первого.Поздновато. Но в конце концов она же решила, что есть вещи главные и естьнеглавные, которыми можно пренебречь. В данном случае пренебречь можноприличиями, это вполне простительно.

Она решительно набрала телефон Чистякова в Жуковском. Долгоникто не снимал трубку – наверное, все уже спят. Наконец раздался сонный голосАлексея.

– Слушаю вас.

– Леша, приезжай, я все расскажу тебе.

– Надумала? – Его голос сразу перестал быть сонным, внем послышались насмешливые интонации.

– Надумала. Я все поняла, Лешик. Я была полной дурой. Большеэто не повторится. Честное слово. Ты приедешь?

– Пока нет. Отец болен, я должен побыть здесь. Так что твоимблагим намерениям придется подождать. У тебя все в порядке?

– Да. То есть нет. То есть… Это все сложно, Леша. Ладно,отложим пока. Извини, что разбудила. Спокойной ночи.

– Счастливо, – ровным голосом ответил он.

«А чего же ты хотела? – с ненавистью к себе самой вслухпроизнесла Настя. – Ты так радовалась, что осталась одна, что можно ни скем не разговаривать, когда приходишь домой с работы, что можно ни перед кем неотчитываться. Тебе даже казалось, что одной спать куда удобнее, чем с Лешкой.Ты сомневалась в правильности решения выйти замуж, ты считала, что не созданадля семейной жизни. Ты обидела Лешу, он уехал, и ты столько времени ему незвонила, не попыталась вернуть его, не сделала над собой ни малейшего усилия,чтобы наладить отношения и возвратить вашу жизнь в нормальную колею. А сегодняна твоих глазах убили человека, который чуть было не стал твоим любовником, этостряхнуло пелену с твоих глаз, ты поняла, что была не права, и кинулась звонитьмужу. Ты за все это время даже не поинтересовалась, как он живет, как у него дела,здоров ли он. Не обязательно было просить его вернуться, ведь он поставилусловие: он не приедет, пока ты не созреешь для разговора, но хотя бы простопозвонить ты могла? Могла. Но не позвонила. Вот и получай все, что тебепричитается. И не думай, что верный и преданный Лешка будет мчаться к тебе попервому свистку, как дрессированная собака. Этого не будет».

Она подошла к окну и встала перед ним, обхватив себя рукамии пытаясь унять противную дрожь. Интересно, что бы сказал Алексей, если быузнал, что попытка сохранить ему верность стоила человеку жизни?

Ночью Татьяна почувствовала себя плохо, до утраперемогалась, а утром ее увидела Ира и пришла в ужас.

– Ты с ума сошла! – завопила она на всюквартиру. – Что с тобой?

– Да что-то нездоровится, – вяло произнесла Татьяна,заваривая себе чай с травками.

– Немедленно к врачу! – потребовала Ира. – Нехватало еще, чтобы на седьмом месяце что-нибудь произошло. Немедленно.

– Мне на работу надо, – попыталась возражать Татьяна,но Ира была непреклонна.

– Работа перебьется, ребенок важнее, – заявила она.

– Но у меня люди вызваны…

– И люди перебьются.

Татьяна понимала, что родственница права. Люди, конечно, неперебьются, но рисковать здоровьем будущего малыша тоже нельзя. И онаотправилась в женскую консультацию.

– Да, мамочка, – покачала головой пожилаяженщина-врач, – вам надо не на работу ходить, а дома сидеть. У нас этоназывается «старая первородка». На течение беременности и родов может повлиятьвсе что угодно. В двадцать пять лет беременные этого могут даже не заметить, ав тридцать шесть все куда сложнее с первыми родами. Да и сердце у вас могло быбыть получше.

Из консультации Татьяна поехала на работу и первым деломзашла к начальнику. Совсем недавно, еще в декабре минувшего года в Петербурге,ей пришлось пережить несколько неприятных бесед со своим бывшим начальником,который не хотел отпускать ее в Москву к мужу, и она готовилась к тому, чтосцена скорее всего повторится сейчас. Надо же, только-только перевелась – и натебе, на сохранение, а потом в декрет. «Может, правы те руководители, которыене любят брать на работу женщин? – думала она, идя по коридору к кабинетуначальника. – Меня это всегда смешило и возмущало одновременно, но теперья начинаю их понимать. А в моем случае это особенно неловко. Ведь Стасоворганизовал мне перевод в Москву именно к этому начальнику, потому что онихорошо знакомы. Вроде как поручился за меня, напел, какой я хороший работник, ая четыре месяца всего проработала и уже ухожу».

Новый начальник, однако, оказался скуп на эмоции, как наположительные (что плохо), так и на отрицательные (что намного лучше).