– Ха! Спроси что-нибудь полегче!

– Серьезно? – Сабина была ошарашена этой информацией.

– А как ты хотела? Такой красавчик, из уважаемой семьи…

– А из какой, кстати, он семьи? Я до сих пор точно не знаю, все разное говорят. – Мелисса опасалась вызвать новую волну негодования Джейн, но любопытство пересилило.

– Она не знает… Кто бы сомневался! – не смогла удержаться Джейн, чтобы не подколоть подругу. – Его отец – глава крупной строительной корпорации в Америке с филиалами по всему миру, но у Рэндона с отцом были не очень хорошие отношения, поэтому после университета он сбежал в Англию и здесь остался. Потом они вроде бы помирились, и отец назначил его главой лондонского офиса своей компании, поэтому мистер Рэндон и переключился с нашего бюро на новый объект.

– Теперь понятно, почему он такой лакомый кусок, – хотела бы я выйти замуж за наследника строительной корпорации, – вздохнула Бетти, мечтательно закатив глаза.

– Думаешь, ты одна такая умная? Многие бы хотели, недаром на него девицы всегда пачками вешались. – Джейн пренебрежительно фыркнула, демонстрируя свою непричастность к вышеописанным особам.

– Но согласись, что это ожидаемо! – вступилась за безызвестных поклонниц Дэниэла Рэндона Мелисса. – Молодой, красивый, богатый…

– А как он одевается! – подхватила эстафету Бетти. – Я таких элегантных костюмов и галстуков, по-моему, ни у кого больше не видела.

– Главное, никаких идиотских цветочков-лепесточков на галстуках, терпеть этого не могу! – добавила Сабина. – И еще желтых пиджаков, сиреневых штанов или оранжевых мокасин – не выношу, когда мужчина одевается как попугай.

– Это точно! – поддержала ее Джейн. – Наш шеф в этом плане просто эталон. И не только в этом. А вы удивляетесь, что у него столько женщин было. Да что там женщины, у него вся жизнь как по маслу – лучшая частная школа, Лига плюща, роскошные машины и квартиры… Дольче вита…

– И почему так – одним все, а другим… намного меньше? – Мелисса в задумчивости ковыряла палочками курицу в кисло-сладком соусе.

– Девочки, я вас умоляю, только давайте не будем про социальное неравенство! И нам, кстати, уже пора. – Сабине показалось, что мусолить эту тему дальше не имело смысла: ее ждала куча работы, а пересуды о чужом успехе или кошельке она никогда не любила.

Подруги, глянув на часы, спохватились, что им действительно нужно было бежать обратно в офис. Но ничто не мешало им время от времени возвращаться к этому разговору, и уже скоро у Сабины создалось впечатление, что похождения плейбоя Дэниэла Рэндона до глубины души волновали ее приятельниц и коллег.

При этом сама она не понимала, верить ли этим слухам или нет, ведь все ее попытки мысленно примерить на этого пусть и неприятного ей человека образ легендарного венецианского авантюриста60 или мрачноватого испанского сластолюбца61 неизменно заканчивались провалом, и он упорно не соответствовал амплуа завзятого героя-любовника, который, на ее взгляд, должен был если не выглядеть, то вести себя иначе. По ее мнению, Дэниэла Рэндона можно было обвинить скорее в надменности и неприступности, ведь его отстраненный или, как она считала, высокомерный вид и полное отсутствие каких-либо знаков внимания, которые он мог бы оказывать (но не оказывал) любой сотруднице своей компании, говорили о том, что ему присущи какие угодно изъяны, только не потакание низменным страстям.

Хотя, как говорится, дыма без огня не бывает – никто, включая Сабину, не мог знать наверняка, что происходит в жизни другого человека, тем более такого закрытого и непубличного, как Рэндон. Его нельзя было назвать нелюдимым, но он четко разграничивал личное и общественное, стараясь по возможности скрывать от любопытных глаз интимное пространство, хотя и недооценивая при этом агентурные способности своих сотрудников и даже не подозревая о шумихе за его спиной. Следует заметить, что столь активный интерес к чьей-либо частной жизни был не характерен для в большинстве своем тактичных обитателей британской столицы, обычно свято чтивших так называемое прайвеси (причем как свое, так и чужое). Но в случае с Рэндоном привычные стереотипы поведения не работали: уж слишком велик был соблазн узнать, как живет и чем дышит столь выдающаяся во всех отношениях личность, как он.

Поэтому неудивительно, что Сабина, не будучи любительницей подглядывать в замочную скважину, сейчас физически не могла игнорировать повальное увлечение коллег этой темой, понимая, что такое неравнодушие к судьбе их учредителя было если не оправданно, то объяснимо. По-прежнему не испытывая к нему ни малейшей симпатии, она регулярно выслушивала разные, порой диаметрально противоположные по смыслу высказывания об этом человеке, а потом наблюдала и анализировала, пытаясь угадать, которое из них ближе к истине. Поначалу, когда в памяти еще были свежи обстоятельства их первой встречи, она не хотела видеть в нем ничего, кроме напыщенности и спеси, помноженных на гипертрофированную уверенность в себе и снобизм, но спустя какое-то время невольно стала смотреть на него глазами сослуживцев и подруг, обнаруживая и другие качества его натуры, такие как талант, профессионализм и прекрасные управленческие навыки, не обойдя, разумеется, вниманием и его внешность.

Еще тогда, в самолете, она отметила, что попутчик по имени Дэниэл был весьма и весьма хорош собой, но в тот момент она восприняла это скорее как личное оскорбление и промах с его стороны. Теперь же, глядя на него глазами, не замутненными бешенством и стыдом, она могла беспристрастно оценить все плюсы и минусы его наружности, придя к окончательному, хоть и неутешительному для себя выводу о том, что каких-то явно выраженных недостатков у него, к сожалению, не было. Фантастически сложенная, одновременно мужественная и стройная фигура, красивые руки, приятные без приторности черты лица, завораживающе-низкий голос – все в нем было совершенно или максимально приближено к идеалу. И даже его взгляд, раньше казавшийся ей тяжелым и дерзким, уже не вызывал в ней такого отторжения, как это было до сих пор. А однажды, один-единственный раз, Дэниэл Рэндон позволил себе явиться в офис усталым и небритым, и Сабина, увидев его таким, поймала себя на мысли, что перед ней было живое воплощение героев Эль Греко – настолько его облик напоминал работы великого испанца: то же спокойное достоинство и несуетливость, та же благородная бледность осунувшегося, чуть вытянутого лица, та же печать глубокой внутренней эмоциональности, надежно скрытой под слоем внешней холодности и невозмутимости. Но больше всего ее поразили его глаза: запавшие от утомления, огромные, темные – в тот день в них мерцала какая-то особенно пугающая, многозначительная глубина.

В любой другой ситуации ее покорила бы его аристократичная, но не изнеженная внешность, его острый ум и безграничный