галереи в венском дворце Бельведер, потому что сама Адель завещала эту картину Австрии. Но Австрия не учла того, что сам Фердинанд Блох-Бауэр перед смертью отменил завещание жены. Кроме того, австрийцы не знали, что у Адель была двоюродная племянница Мария Альтман — законная наследница Блох-Бауэров. В 1938 году Мария Альтман и ее муж эмигрировали в Соединенные Штаты и поселились в Лос-Анджелесе. Марии Альтман и четырем другим наследникам Фердинанда Блох-Бауэра удалось вернуть многое из его уникальной коллекции. Сложнее всего оказалось добиться возвращения полотен Климта. Правительство Австрии обосновывало свое право на картины тем обстоятельством, что Адель сама просила мужа в завещании передать их Австрийскому музею. Впрочем, стоит иметь в виду, что завещание было составлено в 1923 году, когда и предположить было нельзя, какая катастрофа постигнет Европу с приходом к власти в Германии нацистов. Как выяснилось впоследствии, сам Фердинанд Блох-Бауэр составил завещание в пользу своей племянницы Марии и ее братьев. Однако Мария Альтман никогда не видела ни этот документ, ни другие бумаги, касающиеся собственности ее семьи, поскольку Министерство культуры Австрии хранило их в строгой секретности. История возвращения картины — единственный случай в истории искусства, когда две страны — США и Австрия — пошли на открытый дипломатический конфликт. В 2007 году «Золотую Адель» приобрел за рекордные сто тридцать пять миллионов долларов американский коллекционер и филантроп Рональд Лаудер. Сегодня «Золотая Адель» хранится в Новой галерее Нью-Йорка — музее немецкого и австрийского искусства начала 20-го столетия. Поэтому ни правительство Австрии, ни частые коллекционеры, ни музеи и тем более арт-дилеры не были заинтересованы в том, чтобы наследники узнали о второй картине «Серебряная Адель».

— А слухи о ней ходили давно, — закричал с места мужчина в костюме Смерти.

— Вот именно! — торжествующе заявил Чумной Доктор. — Климт сделал сотни эскизов. И как любой художник любил деньги. Неужели он не понимал, что вместо одной картины можно спокойно написать две? Если бы наследники Климта знали о существовании этой картины, то точно бы объявили ее фальшивкой. Потому что вторая Адель сильно обесценивает первую. Даже если их продать вместе, то сумма будет меньше, чем одна «Золотая Адель». И главное: обе картины не будут так дорожать впоследствии. Поэтому существует даже версия, что наследники сами спрятали серебряную Адель, чтобы продать подороже золотую. Например, норвежский художник Эдвард Мунк написал четыре копии знаменитой картины «Крик».

И каждый последующий «Крик» стоил дешевле, чем предыдущий. Потому что цена произведений искусства напрямую зависит от их уникальности. Но здесь особый случай. Об этой картине «Серебряная Адель» никто не знал. И выставлять ее в открытую невозможно. Иначе наследники заявят права. Поэтому картина будет храниться в нашем Ордене столько, сколько понадобится, пока не истечет срок давности судебных исков или не умрут все наследники Климта, имеющие права на картину. Или они будет вынуждены отказаться от прав. Это уже забота юристов Ордена, которые могут разорить наследников, а потом выкупить права на картину. История знает такие примеры. И немало. Но один из вас может сейчас купить ее и тайно владеть шедевром. Естественно, мы обеспечим полную сохранность вашего имущества.

— Это правда? — тихо спросила я Платона.

— О да! — закатил глаза он. — Простые обыватели и не догадываются, что иногда за чьим то внезапным банкротством стоят произведения искусства, которые оправдывают все траты. У Ордена «Лунный свет» есть даже бизнесмены, скупающие компании. Иногда они нарочито вызывают разорение наследников игрой на бирже или используя их слабости: карточные долги, страсть к женщинам, наркотики и прочее. И тогда наследники шедевров вынуждены продать их, чтобы выжить.

— Но картину ведь написал не Климт? — прошептала я.

— Тсс, — Платон прижал указательный палец к моим губам. — Я потом всё объясню, обещаю. Здесь слишком много ушей.

— Итак, стартовая цена: сто сорок миллионов евро! — торжественно объявил Чумной Доктор.

Мне стало плохо. Как можно вообразить такое количество денег? Как выглядят люди, у которых они есть? Нет, не так. У которых есть такая свободная сумма. Ведь не последние же деньги они отдают за картину. Так ведь не бывает, чтобы сегодня купил картину, а завтра не на что колбасы купить.

Вот они, эти люди, рядом с мной. Я огляделась по сторонам. Они стремительно переставали быть людьми. Наверное, коллекционер — это особое состояние, мне непонятное. Они не просто жаждали обладать этой картиной. Они жить без нее не могли. Сквозь прорези масок диким огнём горели их глаза. Языки жадно облизывали губы. Руки дрожали. Они выкрикивали астрономические суммы, перебивая друг друга. Казалось, еще миг — и они сдернут маски. А вместе с ними и человеческий облик, как ненужный уже карнавальный костюм, и вцепятся друг другу в горло.

Господи, они же испугают Сережу! Он сидел лицом к ним, спиной ко мне. Я повернула ребенка к себе и замерла. Он не был испуган. Не был поражен. Он был восхищен всем тем, что здесь творится.

— Сыночек, ты в порядке? — прошептала я ему на ухо.

— Когда-нибудь мои картины будут так же продавать, — шёпотом ответил он. — И ты будешь мной гордиться.

— Я и так тобой горжусь, Сереженька!

— Нет, мам, это не то, — на его губах заиграла взрослая и печальная улыбка. — Я хочу увидеть, как они плачут из-за того, что им не достались мои картины. Я это увижу. И ты тоже. Обещаю!

Я так растерялась, что даже не могла ничего возразить. Сережа воспринимал с восторгом то, что меня пугало. Боже мой, а я ведь совсем не знаю своего ребёнка! Когда он успел вырасти? Когда успел так измениться? Амбициозность — это, конечно, очень хорошо. И в жизни это помогает. Особенно мужчинам. Но я всегда думала, что Сережа характером пошел в меня. А я этой амбициозности лишена начисто. И вдруг сейчас выяснилось, что на Диму он похож гораздо больше, чем мне бы хотелось. Это основная черта моего мужа: огромные амбиции и уважение к большому бизнесу и деньгам.

Мой разум просто перестал воспринимать все эти дикие суммы. Ну как можно вообразить себе сто сорок миллионов долларов? Чемодан денег? Вагон?

— Сто шестьдесят миллионов раз, два… — Чумной Доктор сделал эффектную паузу.

На миг в зале воцарилась тишина. И вдруг в этот краткий миг тишины за моей спиной отчётливо прозвучал знакомый, чуть хриплый голос:

— Сто семьдесят миллионов евро.

Спина покрылась мурашками. Я медленно обернулась. В соседней ложе, в первом ряду стоял Мамикон. У него не было карнавального костюма, если не считать распахнутого черного плаща, белой шёлковой рубахи навыпуск и черных велюровых джинсов. И