Геннадий Алексеевич принял новую власть. Не зашивал золото и бриллианты в подкладку пальто и не уходил огородами на юг к Краснову. Вот только новая власть его не приняла. Начались беспрестанные обыски в доме, унижения, оскорбления, и пришлось Бурнаеву-Курочкину зашивать в подкладку все то, что осталось от обысков, и ночью спешно покидать завод и усадьбу навсегда. Жену и троих детей он еще раньше отправил в Кострому. Говорят, что Геннадий Алексеевич все же через какое-то время приехал домой, но еще издали увидел, что двери распахнуты и местные жители выносят из него все, что можно вынести. Бурнаев-Курочкин, не выходя из машины, развернулся и уехал в Кострому. Больше он на заводе не появлялся. В заволжском музее от того времени, когда Геннадий Алексеевич был хозяином и директором завода, осталось не так много – два стула и большой письменный стол, крытый зеленым сукном. Может, он и не сидел на этих стульях за этим столом, но… это все, что осталось130.

Надо сказать, что при всех ужасах того времени завод продолжал работать. Конечно, события октября семнадцатого года даром для завода не прошли, и в восемнадцатом году завод произвел в три раза меньше серной кислоты, чем на год раньше, а сурика и мумии в четыре раза меньше. Зато стали делать удобрение суперфосфат, для которого даже построили новый цех. В том же восемнадцатом году стали призывать бывших кавалеристов, а потом и всех подряд в Красную армию. Все это, конечно, отразилось на производстве. Заводоуправления и Волжского химического, и бензоло-анилинового завода не стали сидеть сложа руки, а обратились в Кинешемский военный комиссариат с просьбой вернуть нужных специалистов на заводы. Удивительно не то, что обратились. Удивительно то, что их вернули. Правда, с противогазами вышла неувязка. Их и новая власть не выдала. Противогазы лежали на интендантских складах Красной армии на случай химической атаки белых. Обещанную еще Бурнаевым-Курочкиным баню построили только в двадцать восьмом. Тогда же устроили больничный стационар и родильное отделение.

Тем временем в двадцать пятом году губернские власти постановили организовать Кинешемский бумажно-фибровый комбинат и с этой целью объединили две фабрики: картонную, расположенную в селе Александровское в двадцати с лишним километрах от того места, где уже через девять лет по постановлению Президиума ВЦИК образуют рабочий поселок Заволжье, и бывшую тихомировскую. На александровской фабрике еще с пятнадцатого года производили фибру. Ту самую фибру, из которой делали мечту каждого советского человека – фибровый чемодан с блестящими металлическими уголками и замками. О, эти маленькие, вечно гнущиеся и плохо открывающие замки ключики… Как здорово было ими играть в детстве, как умели они теряться…

Впрочем, я отвлекся. Поначалу чемоданами на александровской фабрике и не пахло. Из фибры делали козырьки для военных фуражек. Фибра – это всего лишь бумага, пропитанная раствором хлористого цинка. Бумагу брали промокательную, которую сами же и производили на фабрике. Хлористый цинк готовили из цинка и соляной кислоты, которые покупали на заводе Бурнаева-Курочкина. Конечно, как и во всяком деле, тут были свои технологические секреты. Владелец александровской фабрики нашел в Москве сведущего в этих делах бельгийца и пригласил его в Кинешемский уезд. Производство козырьков оказалось невыгодным, с бельгийцем владелец фабрики через год расстался и стал делать фибровые тазы и ящики. Может, он на этих тазах с ящиками и разбогател бы, но…

Короче говоря, в двадцать пятом году велено было производство фибры перенести на бывшую тихомировскую фабрику. Стали делать тазы и ящики. Прислали специалиста из Москвы, но уже своего. Производство… Сложно было назвать производством цех первичной обработки сырья. Сидят на низких скамеечках женщины и срезают со старого тряпья пуговицы, пряжки и крючки. Тепловой обработки тряпье не проходило, а потому эти несчастные работницы постоянно болели инфекционными болезнями.

Тогда же, в двадцать пятом, стали делать фибровые чемоданы. Для осваивания чемоданных технологий прислали из Москвы еще одного специалиста. Все делалось вручную. Внутренняя поверхность чемодана выклеивалась сатином. Стальную ручку обшивали кожей, а вот уголки были не стальными, а фибровыми. И замки темными. Прочности эти чемоданы были удивительной, но вид имели, мягко говоря, скромный. Застенчивый даже. Выпускали их восемь лет и потом прекратили, поскольку, как это обычно и бывало при плановой экономике, вовремя не завозили ручки и замки.

В двадцать восьмом году поступил военный заказ… на козырьки к фуражкам. Тут уж решили специалистов из столицы не вызывать, а обойтись своими силами. Какой-никакой опыт по козырькам имелся. Не обошлось без технологических новшеств – лаковую, внешнюю сторону козырька зачищали не осколком оконного стекла, как при царском режиме, а куском пемзы. Правда, лаком козырек покрывали не кистью, а пальцами. Для этого кончики пальцев правой руки нужно было погрузить в теплый лак и быстро, пока он не застыл, покрыть козырек, да еще и внутреннюю сторону козырька не испачкать. Покрывали, а куда деваться. И лаком, и словами разными покрывали целых четыре года. Не пятнадцатый год был на дворе, чтобы говорить «невыгодно» и отказываться от заказа. В тридцать третьем фабрику помиловали, и козырьки перевели в подмосковное Одинцово, на тамошний химкомбинат, обязав только Кинешемскую фабрику поставлять для этих козырьков специальный сорт фибры.

В тридцать втором Кинешемский бумажно-фибровый комбинат снова разделили на две фабрики. Ту, что в Заволжье, стали называть «фибровой». С тех самых пор и до сегодняшнего дня ее только «Фиброй» и называют. Уже и фабрика умерла, а тот район, где она была, все «Фибра». И та часть города, где до сих пор живут люди, на ней работавшие, тоже «Фибра». И люди… да, «фибра» и никак иначе131.

Рабочий поселок Заволжский

В тридцать четвертом наконец образовался рабочий поселок Заволжский, а еще раньше, в тридцать первом, началось строительство первого каменного дома в три этажа. В конце концов, сколько можно было рабочим жить в казармах, построенных еще Бурнаевым-Курочкиным. К тому времени на Волжском химическом заводе работало полторы тысячи человек, а не триста с лишним, как это было в семнадцатом году. Новый дом оказался… немногим лучше казарм. Водопровода и канализации в нем тоже не было. Электрическое освещение провели только в квартиры служащих. Для квартир рабочих не хватило проводов. Да и сами квартиры были такими крошечными, что напоминали рабочим углы, которые те снимали в казармах. Впрочем, и этим крошечным каморкам завидовали. Из полутора тысяч рабочих химзавода жильем была обеспечена только пятая часть. Только в тридцать восьмом появился первый детский сад. Не