Она шла с двумя кошелками, бедно одетая старая женщина. Ихудая. Ничего не осталось от пухлых щек, от полных грудей и прочих округлостей.Поравнявшись с Чонкиным, Нюра взглянула на него, как на незнакомого человека,мельком и равнодушно, но по еще не прошедшей кое-где привычке деревенскихжителей поздоровалась и двинулась дальше. И он продолжил свой путь, но черезнесколько шагов обернулся. И увидел, что она стоит и смотрит на него.

Он ей улыбнулся во весь рот фарфоровыми зубами. Онаулыбнулась в ответ и, спохватившись, прикрыла свою беззубость ладошкой. Апотом, оставив кошелки на тропе, медленно пошла к нему. Подойдя, протянула рукуи сказала: «Здравствуйте, Ваня!» Так сказала, как будто ничего необычного небыло в этой встрече. А он ей ответил: «Хай! Очень приятно вас видеть опять».

Потом они сидели у нее, пили чай с карамельками.

Вернее, он пил, а Нюра смотрела на него.

– А вы сейчас, стало быть, откуда приехали?

– Из Охайо, – сказал Чонкин.

– Далеко это?

– Далеко, – сказал Чонкин.

– В Сибири?

– Подалее.

Не представляя, что может быть дальше Сибири, Нюрапомолчала.

Он понял, что она не представляет, и сказал ей:

– Из Америки я приехал, Нюра.

– Из Америки, – машинально повторила Нюра, а потом как быспохватилась: – Как это из Америки? Из самой Америки?

Она была высокого мнения о Чонкине, предполагала, что намногое он способен, но Америка для нее все еще оставалась где-то за облакамиили в потустороннем мире, и даже вообразить, что вот сидящий перед ней человекспособен существовать в Америке, она не могла.

– Из самой Америки, – подтвердил Чонкин.

Еще больше она удивилась, когда поняла, что Чонкин,оказывается, не на минуту туда залетел, а живет там с сорок шестого года, а ужкогда он стал ей рассказывать подробности своей реальной жизни, то это вообщене уложилось в ее голове.

И она ему кое-что рассказала о жизни односельчан, что зналаи о чем слышала от других…

Председатель Голубев из лагеря так и не вернулся. ЛешкаЖаров после демобилизации работал трактористом и утонул, когда на тракторепереправлялся по тонкому льду через Тёпу. Кузьма Гладышев в сорок восьмом году,еще будучи ссыльным, рискнул приехать нелегально в Москву, пробился к академикуЛысенко, представился ему верным лысенковцем, пожаловался на районныхсельскохозяйственных руководителей, которые, будучи безродными космополитами,то есть евреями, стоят на пути всего передового. В частности, не дают провестинаучные опыты по выращиванию гибрида картофеля с помидором. Лысенко выслушалего внимательно. За то, что сотрудничал с немцами, пожурил, но заключил, чтостремление обеспечить страну высокоурожайными сортами гибрида похвально идостойно поощрения. Благодаря его хлопотам Гладышев был освобожден отдальнейшего наказания и вернулся в родную деревню. Но уже с паспортом ездилопять в Москву, присутствовал на знаменитой сессии ВАСХНИЛ, где во времявыступлений генетиков в качестве одного из приглашенных представителей простогонарода топал ногами и кричал: «Мухоловы!» Лысенко обещал ему предоставить дляопытов большое поле, но не успел, сам попал в немилось. Умер Гладышев в началесемидесятых годов и похоронен на местном кладбище.

На ночь Нюра постелила Чонкину на кровати, а сама спала напечке. Утром они вместе позавтракали, после чего он подарил ей своюфотокарточку, цветную, на фоне двухэтажного белого дома с балкончиком. Пообещалей, что пришлет приглашение приехать в Америку, после чего они пожали другдругу руки, и он ушел.

Следующим летом пришло Нюре диковинное послание. Конвертплотный, с печатями, вдавленными в бумагу, с адресом и фамилией Нюры,напечатанными типографским способом и нерусскими буквами, которые она в школеучила давно и забыла. Не открывая конверта, Нюра долго его рассматривала напросвет, потом, за неимением других советчиков, побежала к Нинке Курзовой,такой же одинокой старухе, как и она. В шестидесятом году сын Нинки Никодимушел в армию, а домой уже не вернулся. Уехал на заработки на Воркуту, а там егозарезали в пьяной драке. Нюра когда-то завидовала Нинке, что та вовремя вышлазамуж и познала счастье материнства, но судьба со временем уравняла их вположении. И, как думалось Нюре, лучше уж не рожать ребенка, чем родить, выраститьи потерять.

Нинка тоже долго вертела конверт, разглядывала и щупала, ипосоветовала Нюре не открывать, а отнести сразу Куда Надо, пущай, мол, тампоглядят, что к чему. Потому что в таком конверте мало ли чего может быть,Нинка слыхала по радио, что личинки тех же колорадских жуков могут вдостаточном количестве находиться в конверте, а теперь даже бомбы есть такие,что рассылаются людям по почте. Впрочем, и самой Нинке было любопытно, а Нюре иподавно, тем более что у нее были более реалистические предположения, в которыхона не совсем обманулась.

Вскрывши конверт, она нашла в нем заверенное нотариусомприглашение (по-английски, но с переводом на русский язык), где было сказано,что гражданин Соединенных Штатов Америки мистер Джон Чонкин приглашаетгражданку Союза Советских Социалистических Республик Анну Беляшову к себе вштат Огайо, в гости, сроком на один месяц и обязуется оплатить дорогу туда иобратно, содержание приглашенной и медицинскую страховку. Тут же был и билет насамолет компании «Континентал».

Увидев такое, Нинка, и в преклонных годах оставшаясязавистницей, сперва потеряла дар речи, а потом спросила:

– Ну так чего ж, поедешь?

– Ну, а чего еще? – отозвалась Нюра. – Если Ванькаприглашает, так как же?

– И полетишь на самолете?

– Полечу, – сказала Нюра. – Ванька говорил, туды на поездене доедешь. Далеко больно, и – океан.

– Ну да, – согласилась Нинка. – Ну ладно. Только гляди, чтобтебя там негры не слопали.

– Не слопают! – заверила Нюра. – Я старая, мое мясо непрожуешь.

Трудно представить себе, как прошла Нюра через все хлопоты,связанные с заграничной поездкой, но как-то она их все-таки одолела. В Москвусъездила, там жила у внука Люшки Мякишевой Сереги, тот брал с нее три рубля всутки за раскладушку на кухне. Москва показалась ей городом бескрайним,неприветливым и пугающим. Народу тьма, и все злые, все куда-то бегут-бегут, немогут остановиться.