Хельгу на всё том же Невском) он сказал:

Я на всё согласен.

Хельга обрадовалась.

А Перельман умер. Вот что было бы, если бы смерть была: не было бы этой истории. Более того, не было бы всего этого украинского маразма, записанного сноскою на полях моей родины.

Ибо всё было бы – раз и навсегда, и ничего нельзя было бы исправить.

Если бы смерть была, сноску нельзя было бы переписать.

А так – можно: ты пишешь Великую Книгу Судеб по имени Многоточие. Ты хочешь убить смерть, и не дастся тебе; но – ты вступаешь в отношения и ведёшь разнообразные общения с женщинами; здесь (в моей истории) – были явлены несколько обликов Великой Жены, рожающей человеков в смерть… Разговаривая с Великой женой, ты и говоришь (опосредованно) – со Смертью

Как мы будем переписывать сноску т. н. Украины – со всеми т. н. политическими Украинцами (что и вовне, и во мне) – я и сам не знаю: вся история человечества не смогла ответить на этот вопрос!

История христианства – смогла, но мало кто услышал этот ответ.

А вот с персонифицированной Смертью я в своей жизни не раз и не два сталкивался. Убить свою Смерть – это как убить свою Украину: абсурдно даже помыслить об этом, и вместе с тем – ежемоментно приходится именно так и поступать; это и есть жизнь – убить свою смерть, в следующий миг сталкиваясь уже со своей «следующей» (но – всё той же) Смертью.

P. S. В одной из моих «предыдущих» историй (роман Вечное Возвращение) некий псевдо-Илия (а происходило это ещё до крушения Царства Божьего СССР) заявился в не менее «некий» спортивный клуб на набережной Обводного канала, где изучали некие боевые искусства.

Заявился он туда в поисках Первой Женщины, Лилит Несказанной, дабы предъявить ей свою претензию: позиционировал он себя как её единственный мужчина, то есть претендовал на особенное место в иерархии Восьмого Дня Творения.

Пседо-Илия называл себя Адамом. Не то чтобы он (как его настоящий тёзка, пророк древнего Израильского царства) заявлял всем и каждому (каждые – это цари и просто Герои), что Бог жив. Просто он был уверен (мне бы его уверенность), что объявив себя Первочеловеком и совокупясь (и физически, и духовно) с Великой Женой, он полностью воплотит замысел Божий.

Вся проблема заключалась в том, что если он и правда был Адам, то был он Адам падших, отведавший и зла, и добра, и смерти. В то время как Лилит не ведала ни того, ни другого, ни третьего.

Более того, заявился пседо-Илия на своё трансендентное свидание не один: вместе с ним пришла и его Смерть.

Смерть, не имевшая никакой власти над Первоженщиной. В то время как Первоженщина не имела никакого отношения к подражающим ей дочерям Евы.

Тем самым дочерям Евы – повсеместно рожающих человеков в смерть; разумеется (даже разумом) что никакого спасения человечества и никакого до-творения мира из встречи пробудившегося псевдо-пророка и его Единственной Женщины не произошло: произошла ещё одна смерть псевдо-пророка.

На фоне таких мировых катаклизмов может показаться, что вопрос, как из советских людей (строителей Царства Божьего СССР) получаются политические Украинцы – мелок…

Однако же, и это всё следствие познания добра и зла, и смерти. Необходим некоторый героизм, чтобы понять это: «Услышавши это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно.» (Мф.19)

Может показаться странным, что я выбрал героем аутентиста Перельмана. Что я предпочёл его пседо-Илии, полагающем себя (обоснованно или нет) реинкарнацией Адама; согласитесь, как иначе можно псевдо-описать технологию чуда полёта, если не прибегнуть к понятному разъятию птицы на перья и кости (понятная древнеримская deus ex machina).

Что до героя – вот он: сейчас я (движением курсора) – забираю из той сцены в спортзале (перед встречей Яны и Ильи – инь и ян и пседо-Илия) новоявленного «Адама» и ставлю на его место моего Николая Перельмана – во всех енго ипостасях; напомню, что вместе с Ильёй туда заявилась и персонифициванная Смерть; итак:

Немного лёгкости. Но очень строго. Немного пылкости. Но очень строго. Дорога Доблести Не знает срока. Ведь дольше жизни смерть. Сильнее смерти жизнь… И много укоризн, что всей я не пройду. Но следует сказать такую ерунду: Что я Герой и я пройти готов. А далее совсем не надо слов.

Смерть в облике тоненькой девчушки сидела рядом с Ильёй на скамье в прихожей спортзала; одно движение курсора – Илья исчезает, на его место опускается только-только убитый на Украине (или соглашением с Хельгой – на Невском проспекте; это всё равно) Перельман.

– Хо! – воскликнула девчушка-смерть, углядев подмену.

– Здравствуйте, – сказал аутентист.

– Так-то вы собираетесь меня убивать? – спросила смерть. – Предложив совершенно неприспособленного к реальной жизни «супротивника»?

Они были на вы: Перельман – бородатый гениальный еврей, очень бедненько одетый, и тонкая юная женщина в каком-то южном дождевике (очевидно, принесённом ею из абхазских Гагр, где Перельман способствовал мне в определении Русского мира).

Смерть улыбнулась:

– Абхазские Гагры? Есть какие-то ещё?

– Абхазы очень трепетно относятся к своей независимости, и моё «масло масленое» – куртуазность в их сторону.

– Чем это поможет вам убить меня?

– Ничем, – «слукавил» Перельман.

Лукавить он не был способен по своей природе. Если он это сделал, значит – делал свой ход.

Девчушка его раскусила:

– Вы хотите сказать, что повсеместно рассеянное