переотправили. Я их уже получил, как и получил сполна все посланное летом.

№ 405. А. И. Клибанов – М. Н. Горлиной

16.II.52 г.

Простите, дорогие, что никак не соберусь на обстоятельное письмо. От вас давно не имею, хотя бы кратких. От этого тревожно и больно.

Не задаю вам никаких вопросов. Чем ближе люди друг другу, тем меньше требуется между ними объяснений.

Жизнь моя течет без заметных перемен – те же истоки и русло все то же, и море то самое, куда стремят все реки вообще. Только порой светлее, порой темнее бывает волна, да разве что гребень вскинется чуть повыше, чем сейчас, например.

Если это возможно, – пошлите Гомера. «Время проходит, вечность неизменна» – говорили древние. Потому и прошу Гомера. Будет место, куда приклонить голову…

Обнимаю, родные, нежно целую. Мне нужно только, чтобы вы были здоровы, чтобы всем, чем полнится душа, – были заняты ваши души, чтобы синее небо было над вами, ночь была ночью, день – днем.

Саня.

№ 406. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

10 марта 1952 г.

Любимая!

Как ни исключительна оказия, которой я пользуюсь, я решил послать тебе не письмо, а мою новеллу273.

Время идет. Падают листья, целые ветви падают, как, помнишь, с дуба, который однажды осенью мы видели в Загорянке.

Но это не все.

Какую любовь я слышу в себе!

Как молодеют, как очищаются чувства!

Прими мою новеллу. В ней – Ты, твое гармоническое преображение.

№ 408. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

7 июня 1952 г.

Родная, любимая моя Коинька! Так редко доходит до меня твой голос! Месяц назад получил твое письмо, написанное в конце апреля, а до этого не имел от тебя известий с самого ноября. Радовался тому, что ты имела привет от Сонечки и собиралась повидать Вову и Клаву. Признаюсь, мне не совсем по душе пришлось твое мнение о балладе. Это верно, согласен, что она неровна. Но это не все, что можно сказать о ней. Какая ни есть она, как ни спорна, как ни слаба в частностях, ее искупает красота ее идеи. Восприняла ли ты ее красоту? Вещь эта – формула. В ней заложены возможности интересного и большого развития. Нельзя так просто расправиться с ней. Это не «срыв» души, а подвиг воли. Я упрекну тебя в недостаточной художественной чуткости. Когда-нибудь ты со мной согласишься. Я остановился на этом так долго не по мотивам самолюбия. Имя, которым вдохновлялся автор и которому посвятил он свое произведение, светится сквозь него, и сопроводительные строки, названные посвящением, в меньшей степени являются таковым, нежели самая вещь. Я хочу сказать, что заступаюсь в данном случае не за автора, а за Имя, которое давно сделалось его душой. Что скажу о себе? Вспоминается Ходасевич:

В заботах каждого дня

живу, а душа под спудом

каким-то пламенным чудом

живет помимо меня.

[Прости за пачкотню – маленькое «умственное заикание».] День за днем откладываю крупицы опыта в надежде поделиться ими с тобой. Но как же ты? Вот уже сколько времени ты неизменно пишешь о своей большой занятости, о труде, который поглощает все твои силы. Где ты, на каком отрезке пути? Ведь по современным физическим представлениям даже вселенная конечна. Сообщи что-нибудь. Как складывается твоя повседневная жизнь? Может быть, хоть в этом году ты своевременно позаботишься об отпуске. Как твои родные? Скажи несколько слов о Капе, Иде, об Ирочке? Она уже взрослая, как складываются ее интересы? Присуща ли взволнованность ее душе? Как тетя Люба, как Миночка и Юленька, живы ли тетя и дядя? Как Сима ее дети? Сохранила ли ты старых знакомых – художников, Нат. Вас-ну, Клару Мих-ну и С. К., Анастасию «Зомку» и др.? Нашла ли новых? Мне дорого все, что в тебе и возле тебя.

В трудной любви, которой мы живем, мы с тобой, конечно, не первые и не последние. Будем жить друг для друга, и в этой нашей жизни будем мудры. «Вся мудрость мира – писал в дневнике Толстой, – в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержание и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь…»

Через неделю день твоего рождения. Я уже поздравил тебя и очень надеюсь, что мое поздравление будет в этот день с тобой. До свидания, моя родная, моя все та же, чистая и молодая, радостная, прекрасная. Целую нежным, бережным и страстным по-мужски поцелуем.

Твой Саня.

№ 409. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

12.VII.52 г.

Родной Коиньнке, мой внешний образ, довольно точно воспроизведенный художником.

Все, что за этими чертами, ты узнаешь: моя душа – полотно, где ты была и останешься художником.

Саня.

№ 410. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

17.VII.52 г.

Родной мой, пишу во время летнего отпуска. Он проходит в этот раз еще менее организованно, чем всегда. Впереди совершенно неясная перспектива, где будет протекать моя работа. Возможно, что в Москве. Тогда снова встают вопросы, где жить, что делать с комнатой в Ленинграде, откуда взять деньги, чтобы снимать комнату, и т. д. Все это будет разрешаться в сентябре и т. к. это очень меня заботит, то часть своего отпуска я должна посвятить этим делам. Я уже не говорю, что в Ленинграде место было организовано, а в Москве все предстоит заново налаживать. Может, окажется еще все сложнее. Главное, не потерять возможность вести работу в определенном направлении, т. к. труд многих лет все же нужно завершить, а так все рухнет. Мой основной шеф теперь только в Москве.

В Москве не была с мая и буду рада увидеть Вову и Клаву, чтобы узнать об их успехах. Таким образом, попутешествовав несколько дней по Южному берегу Крыма, я провожу оставшиеся дни, лежа с книгой – ибо жара совершенно парализовала мою жизнедеятельность. Год был очень тяжелый и утомлена я ужасно.

Родной мой, как хотелось бы получить от тебя хоть несколько слов, когда мысли мои не заняты трудом, когда просыпаются всякие неожиданные чувства и желания и я могу больше думать о тебе.

Я хочу рассказать тебе в нескольких словах о маленьком своем путешествии. Поезд привез меня в Симферополь. Кода мы переезжали на Крымский полуостров, то с обеих сторон поезда потянулись высохшие