я хочу попросить вас взвесить и другой вопрос. Идет утечка мозгов. Едут врачи, инженеры и так далее. Начинают и от академиков поступать заявления.

– Я не слышал, чтобы какие-то академики уезжали, – заметил Косыгин, который недолюбливал Андропова и не упустил случая поправить председателя КГБ.

А Брежнев был во власти эмоций:

– У нас есть закон, преследующий евреев? А почему не дать им театр, почему школу не открыть с преподаванием на еврейском языке, почему не разрешить еврейскую еженедельную газету?

И сам себя остановил:

– Вы извините, что я так темпераментно говорю. Это не вопрос практических решений. Но товарищи в принципе все понимают?

Все члены Политбюро согласно закивали.

– Давайте примем предложения, – говорит Косыгин.

– Не надо письменных указаний, – заметил опытный Брежнев. – Надо вызывать людей и говорить им. Не каждый поймет. Могут разболтать, что это только тактические шаги…

Но попытки Москвы исправить положение уже ничего не могли изменить. Указ Президиума Верховного Совета СССР перечеркнул усилия Брежнева и Никсона радикально улучшить отношения между двумя странами. Поправку, которая сводила на нет все усилия советского руководства наладить торговлю с Соединенными Штатами, внесли два авторитетных американских законодателя.

Юрист из Кливленда Чарльз Альберт Вэник во время Второй мировой служил в десантных частях на Атлантическом и Тихом океанах. В декабре 1945 года демобилизовался. Работал судьей. В 1954 году впервые был избран в конгресс и переизбирался двенадцать раз. Вэник был в нижней палате председателем подкомитета по торговле.

Сенатора Генри Мартина Джексона в родном штате обожали. Его в 26 лет избрали прокурором графства. Он сделал себе имя, разоблачая нелегальных торговцев спиртным и организаторов азартных игр. В 1940 году он впервые был избран в конгресс и с тех пор не проигрывал ни одних выборов. В войну ушел в армию рядовым, но демобилизовался, когда президент Франклин Рузвельт попросил сенаторов и конгрессменов вернуться. Джексон побывал в только что освобожденном концлагере Бухенвальд и не мог этого забыть до конца своей жизни.

Джексона называли «либералом холодной войны». Он выступил против злобного антикоммуниста сенатора Джозефа Маккарти, но поддержал войну во Вьетнаме. Призывал не жалеть денег на военную промышленность, но был страстным сторонником прав человека. После убийства Мартина Лютера Кинга выступил с сильнейшей речью, в которой призвал покончить с расовым неравенством.

10 апреля 1973 года президент Никсон внес в конгресс торговое соглашение с Советским Союзом. Он все еще надеялся убедить парламентариев. Американские дипломаты призывали Москву: помогите сами себе, сделайте что-нибудь! Советские руководители пошли на попятный – сообщили американцам, что действие указа приостановлено, а затем и вовсе его отменили. Более того, по секретным каналам обещали Вашингтону, что будут ежегодно выпускать не меньше тридцати пяти тысяч евреев, желающих эмигрировать в Израиль… Видя, что дело плохо, увеличили цифру до сорока пяти тысяч.

Ричард Никсон пытался исполнить обещание, данное Брежневу. Но он не смог спасти закон о предоставлении Советскому Союзу режима наибольшего благоприятствования в торговле. И разговоры Генри Киссинджера с сенаторами были безуспешны. Летом 1974 года конгресс проголосовал за поправку Джексона-Вэника.

Ничего этого Михаил Андреевич Суслов предвидеть не мог. В итоге все силы ушли на бесполезную массированную контрпропагандистскую кампанию. А вообще, как мы видим, он отвечал и за международные дела.

Разговор по душам

Летом 1956 года министром иностранных дел СССР стал Дмитрий Трофимович Шепилов, который чувствовал себя очень уверенно.

Один из дипломатов присутствовал на первой коллегии министерства, которую проводил Шепилов. Новый министр непринужденно рассказывал о своем видении ситуации в мире. Зазвонил аппарат правительственной связи.

– Да, Михаил Андреевич, еду, – ответил Шепилов. – Сейчас еду.

Все поняли: вызывает Суслов. Надо бежать в ЦК. Но министр продолжал так же спокойно говорить. Новый звонок.

– Михаил Андреевич, – весело ответил Шепилов, – так я уже уехал!

Суслов столкнулся со сложнейшими проблемами во внешней политике. Одна из них – отношения с Японией.

В октябрьские дни того же 1956 года в Москву прилетела японская делегация. Через одиннадцать лет после окончания Второй мировой войны только Советский Союз еще не подписал с Японией мирный договор.

Делегацию возглавлял премьер-министр Итиро Хатояма, уже немолодой человек. Он сильно хромал и выглядел неважно. В Москве премьер совсем занедужил, и переговоры с Шепиловым и другими советскими руководителями вел министр земледелия и лесоводства Итиро Коно. Он очень хотел договориться с Москвой, в частности для того, чтобы облегчить жизнь своих подопечных – японских рыбаков. Он и убедил премьер-министра поехать в Москву.

Коно доверительно говорил советским партнерам:

– Премьер-министр Хатояма не сможет еще раз приехать в Москву. Если мы не договоримся теперь, то нормализация японо-советских отношений отложится на ряд лет. Я этого очень боюсь и прошу Булганина и Хрущева учесть создавшееся положение.

Министр Коно был поразительно откровенен. Он рассказывал советским дипломатам такое, что политики в принципе не говорят иностранцам:

– Я являюсь маленьким Хрущевым в Японии. У меня и моих сторонников много врагов в нашей партии. Это сторонники дружбы с Соединенными Штатами и ярые противники Советского Союза. Мы планируем полную реорганизацию кабинета министров, мы очистим японское правительство от своих врагов – помощников американцев. Надеюсь, что Хрущев и Булганин не забудут наших встреч и откровенных разговоров.

Что мешало договориться? После победы в войне Советский Союз вернул себе южную часть Сахалина, утраченную после поражения в войне 1905 года, и Курильские острова. Япония отказалась от прав на эти территории. Но претендовала на четыре небольших острова, которые расположены рядом с Хоккайдо: Итуруп, Кунашир, Хабомаи и Шикотан.

К удивлению Москвы передачи островов требовала и японская компартия – даже в те времена, когда советские коммунисты являлись для нее старшими братьями и учителями. В Пекине Михаил Андреевич Суслов, который ведал отношениями с братскими компартиями, встретился с руководством компартии Японии. И генеральный секретарь ее ЦК Сандзо Носака напористо втолковывал Суслову: острова, конечно же, принадлежат Японии. Суслов отшутился по-партийному: когда Япония станет социалистической, вопрос об островах отпадет сам собой…

В итоге 19 октября 1956 года в Москве была подписана всего лишь совместная декларация. Она прекращала состояние войны между двумя странами и восстанавливала дипломатические отношения.

В декларации говорилось:

«Союз Советских Социалистических Республик, идя навстречу пожеланиям Японии и учитывая интересы японского государства, соглашается на передачу Японии островов Хабомаи и острова Шикотан с тем, однако, что фактическая передача этих островов Японии будет произведена после заключения Мирного договора между СССР и Японией».

Подписание декларации в октябре 1956 года стало значительным событием для Японии. Без согласия Советского Союза она не могла вступить в Организацию Объединенных Наций. Но ожидаемого (и обещанного Итиро Коно, который из министров стал потом вице-премьером) изменения внешней политики Японии так и не произошло.

27 января 1960 года новый министр иностранных дел Андрей Громыко вызвал к себе японского посла и вручил