Внутри у Шона все сжалось и похолодело.

— Нет.

— Что нет?

— Я совсем не справляюсь.

— Я же только что показала тебе результаты тестов...

— Плевать мне на тесты. — Лили вздрогнула. — Слушай, тыможешь сколько угодно показывать мне ее результаты, но это не меняет тогофакта, что Чарли по-прежнему отстает, Камерон участвовал в акте вандализма, амалышка не знает, как называть меня. — Взволнованный, он встал и начал меритьшагами комнату. — Все очень плохо. Их родители умерли, и никакие тесты тут непомогут. Я пытаюсь делать все правильно, но не могу заменить их. — Шончувствовал, что ходит по лезвию ножа, пытаясь удержать на плечах тяжкий груз ипри этом не утратить надежду.

Лили оцепенела, казалось, она была напутана.

— Шон... я ценю твою откровенность. Ты говорил об этом сдоктором Саш?

— Черт побери, да, я говорил с ней. У меня скоро языкотвалится от всех этих разговоров. Она утверждает, что со временем улучшениястанут заметнее, но эти дети живут сейчас и страдают тоже сейчас. Она хочет,чтобы я начал ходить в группу поддержки, вроде «Родителей-одиночек», но где мненайти время для этой группы?

— Не знаю, что тебе сказать, чем еще тебе помочь. Я не могувзмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы все изменилось. Никто неможет. Но мы должны работать над этим. Например, с Чарли. Ее результатыобнадеживают.

— Она катится под гору, а ты говоришь, что это обнадеживает.

— Нет, у нее есть положительные сдвиги, которых никто неожидал. Очень многообещающие сдвиги, — добавила Лили. — Но я пригласила тебясюда прежде всего для того, чтобы обсудить планы на лето. По-моему, Чарли нужныинтенсивные летние занятия, чтобы подготовить ее к четвертому классу.

— Объясни мне, что значит «интенсивные занятия».

— Индивидуальные уроки. Раньше я рекомендовала Институтчтения в Портленде, но сейчас все изменилось. Она пережила столько потрясений,что, наверное, ей лучше остаться летом дома и поработать с репетитором. Двухчасов в день будет достаточно.

— Сколько стоят твои услуги?

Лили постучала карандашом по столу.

— Я не могу стать ее репетитором.

— Почему нет?

— Мне будет трудно оставаться в профессиональных рамках притех личных отношениях, которые связывают нас с Чарли.

— Не вижу в этом проблемы. Тебе не нужно оставаться впрофессиональных рамках с Чарли. Это правда личное.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но... У меня есть принцип —относиться ко всем своим ученикам одинаково. Иначе будет нечестно.

— К черту честность, — взорвался он, снова вскочив с места.

Карандаш перестал стучать.

— Прошу прощения?

— Я сказал: «к черту честность». Это нечестно, что родителиЧарли умерли, и она оказалась со мной. Это нечестно, что я ничего не могу сэтим поделать. Так что не говори мне о честности.

— Шон, почему бы тебе не присесть?

— Потому что я не хочу сидеть!

— Чего же чего ты хочешь?

— От тебя? Я хочу, чтобы ты хотя бы раз признала, что этидети особенные. И что относиться к ним нужно по-особому. — Шон видел, что онаготова признать это. Сейчас перед ним сидела не просто учительница, а настоящаяЛили, и ее сердце болело за Чарли так же, как и его. Наверное, неправильноискать утешения в ее страданиях, но теперь Шон хотя бы не чувствовал себя такимодиноким.

Слезы навернулись у нее на глаза. Она сглотнула и сжалавеки; слезы исчезли. Может, это была просто игра света.

— Так ты сделаешь это? — спросил Шон.

— Я не могу, — ответила она. — Я знаю, что эти детиособенные. Я обожаю их, готова душу за них отдать, но что с того? Что если тыпереедешь, женишься или случится что-то еще? И тогда я останусь без них, а они— без меня. И я ничего не смогу с этим поделать.

— Подожди минутку. Так ты не можешь быть частью их жизни,опасаясь того, что мы передем или что-то случится?

— Им нужна стабильность. Если люди будут вторгаться в ихжизнь, а потом исчезать, у детей возникнут проблемы. — Хотя Лили и не ответилана его вопрос, она смотрела ему прямо в глаза.

Шон понял, что она хотела сказать этим взглядом. Мора. Ещенедавно она была с ними, а теперь ее нет. Дети вели себя так, словно необратили особого внимания на ее исчезновение, однако, возможно, он просточего-то не замечал.

Шон продолжал мерить шагами комнату.

— Не понимаю тебя! Ты так беспокоишься о будущем, чтозабываешь о настоящем. Но ведь жизнь — это то, что происходит сейчас, а не то,что будет происходить через месяц или через год. Поэтому, если сейчас тыбоишься, это означает, что ты живешь в страхе.

— Я думаю о детях. Это не означает, что я боюсь...

«Ну конечно». — Шон посмотрел в ее испуганные глаза.

— И что?

— У меня нет никаких прав на них, потому что их воспитываюне я, и, значит, не могу возложить на себя эту ответственность.

— Откуда ты это взяла?

— Из завещания Дерека, вот откуда.

— Спроси лучше меня.

— Что?

— Спроси меня. Их законного опекуна. Человека, который в своемзавещании отдал детей тебе. Спроси, являешься ли ты частью их жизни и имеешь липраво сказать о том, что касается их будущего.

— Я не сомневаюсь в тебе, Шон. Но подумай: что, если тебеудастся наладить отношения с Морой? Или ты встретишь другую женщину, с которойзахочешь провести всю жизнь? Едва ли ей понравится, если я буду торчать в вашемдоме как какая-то престарелая тетушка.

Шон не верил своим ушам.

— Так ты боишься любить этих детей, опасаясь, что они невсегда будут в твоем распоряжении?

— Потому что жестоко создавать у них впечатление, будто ячасть их жизни, когда на самом деле это не так.

— Это чушь, Лили, и ты сама это знаешь. Дети без ума оттебя. Чарли нужно, чтобы ее репетитором была ты, а не какой-то чужой человек.

Возвращаясь домой, Шон пытался разобраться в том, к чему онис Лили пришли в результате этого разговора. Пожалуй, ни к чему. Впрочем, несовсем так. Кое в чем он был теперь уверен. В том, что зачесанные назад волосы,очки и туфли на низких каблуках иногда выглядят сексуально. Поначалу Шон виделв Лили только немного занудную, консервативную подругу Кристел, но теперьсмотрел на нее по-другому.

Шон думал о том, что надето у нее под этим чистым, застегнутымна все пуговицы свитером. Соблазнительный бюстгальтер или удобный хлопковыйтоп? Каковы на ощупь ее гладкие темные волосы? А эти губы — какой у них вкус?