не мог идти тем же шагом. Влажный юго-восточный ветер, пройдя над обширной полосой пожара, был высушен поднимавшимся от сожжённой земли горячим воздухом, сам страдал от жажды и тащил по земле за собой только тучи удушливого дыма.

В это время года каждое дерево всеми силами старалось вобрать хоть немного воды, поднять к каждой развилке ветвей, напоить каждую почку и распускающиеся листья, готовые зазеленеть, готовые расправиться и засверкать, но не было этой влаги в принёсшем дым от пожара юго-восточном ветре. Начавшие было жить и размягчаться ветви стали опять сухими и ломкими; все жаждавшие распуститься молодыми листьями почки, набухавшие, чтобы раскрыться цветами, бутоны, мечтавшие о влаге побеги, так ждавшие ласковый влажный ветер, который должен был подстегнуть их рост и весеннее цветение – после того, как он пролетел, тут же поникли.

Лишь только луга, только что сменившие сухую желтизну на свежую зелень, буквально за ночь покрылись травой, заколыхались под горячим ветром. И ещё – не так, как обычно, друг за другом, постепенно и понемногу в течение пары недель, а всего за одну ночь разом раскрылись белые цветы всех луговых трав и жёлтые одуванчики.

Раньше, разбирая сны, люди Счастливой деревни всегда считали распускающиеся цветы хорошим знаком, но после великого пожара, если кто видел во сне распускающиеся цветы, то без разъяснений и толкований сам такой человек чувствовал тревогу и беспокойство. После великого пожара даже счастливые сны люди Счастливой деревни стали толковать по-другому.

Но это потом уже так говорили.

Итак, отряды людей и навьюченных лошадей один за другим отправились наверх в горы, каждый на свой участок, изо всех сил работали целую ночь, на рассвете взглянули – и стало понятно, что успеть до прихода пожара прорубить защитную полосу будет практически невозможно.

Усталые и голодные люди в изнеможении опустились на землю. Пролетевший над пожаром ветер был согревающе тёплым, и многие, размякнув, повалились навзничь на мягкую ласковую траву и быстро унеслись в долину сна.

Всю ночь бешено метавшийся, как поджариваемый, Собо ощущал слабость в сердце, губы у него потрескались. Он говорил: «Вы не должны останавливаться, вы не можете останавливаться…»

Но их уже готовые сомкнуться глаза лишь безучастно скользили мимо него и сами собой закрывались. Каждый, закрывая глаза, издавал вздох, полный блаженства.

Хрупкие цветы полевых трав, нежные одуванчики высовывались во все стороны из-под лежащих на них тел; тихие, безмолвные, в спешке раскрывшие свои бутончики, расправившие лепесточки цветов, они лишь слегка покачивались в сухом горячем воздухе своими изящными головками, которые очень скоро поникнут и высохнут. А среди этих брошенных жизнью в скоротечную атаку, этих только что раскрывшихся и одновременно тут же блекнущих, обречённых на увядание цветочков были раскинуты руки и ноги, были лица, каждое со своим, непохожим на другие выражением. Картина была, с какой стороны ни смотри, жутковатая, словно всех одновременно поразил тяжёлый дурной сон.

Собо глядел на расстилающийся перед ним пейзаж и продолжал повторять:

– Нельзя останавливаться, нельзя останавливаться!..

Потом он бросился к начальнику отряда:

– Скажи им – нельзя останавливаться!

Начальник посмотрел на него, усмехнулся:

– Кто бы ни говорил, им сейчас всё равно. Но ты, если хочешь, работай! И я тоже с тобой.

Начальник и Собо вдвоём стали рубить одно большое дерево.

Глухие удары топора одиноко разносились в тиши утреннего леса.

Кто-то поднялся и пошёл к ним. Эти присоединившиеся были либо передовики, либо не пойми какие в шедшем политическом движении персонажи. Они подтянулись и влились не для того, чтобы защитить Счастливую деревню, а затем, чтобы, когда она будет уничтожена, уцелеть самим. Но большинство спало на земле.

Собо заметил, что не все по-настоящему спали.

За эти дни толстенькая девушка Янцзинь из Счастливой деревни была совершенно очарована одним парнем – в синем комбинезоне, с чистым и белым лицом. У этого синего комбинезона белоснежный воротничок охватывал длинную изящную шею; когда он говорил, звуки стройно и звучно лились изо рта. Этот парень на всё, что бы ни случилось, смотрел в снисходительно-ленивой манере. Эта-то манера и очаровала толстушку Янцзинь.

Пока не начался большой пожар, глаза Янцзинь при виде Собо туманились поволокой. Теперь же перед ней появился молодой человек с особыми манерами. Поэтому взгляд Янцзинь начинал туманиться из-за другого мужчины.

Когда этот парень бойко и складно говорил что-нибудь, Янцзинь тут же хлопала пухленькими ладошками: «Ай-я, как это правильно!»

Собо говорил на это: «Тьфу!»

Но очарование, напавшее на Янцзинь, было не лёгкого свойства, она даже не слышала, что говорит всегда уважавшийся и почитавшийся ею Собо.

Собо сквозь зубы сказал ей:

– Кто тебе нравится, это лично твоё дело, но нельзя перед всеми выставлять себя такой дурой, ты же всю нашу деревню позоришь!

Янцзинь расплакалась.

Однако Янцзинь была их тех людей, кто легко признаёт свои ошибки по той причине, что так же легко совершает их снова. Повернувшись, она тут же, лишь стоило этому парню остановить на секунду свой взгляд на её пышущей жаром фигуре, так она, словно у неё кости чесались внутри её мясистого тельца, сразу же вприпрыжку бежала к нему.

В это утро Собо увидел, что среди спящих на земле людей спали также и Янцзинь с этим её синим комбинезоном. У других лица были выставлены солнечному свету, а у этой парочки, лежавшей вместе, лица были прикрыты защитными касками. Но даже и по не прикрытым касками подбородкам и кромкам ушей можно было понять, что рты их растянуты улыбками. Это почему же? Потому что руки у обоих не лежали спокойно, а были вытянуты в сторону другого и там блуждали по самым чувствительным местам.

При виде такой картины на обожжённых до волдырей поджавшихся губах Собо образовались две трещины, из которых стала медленно сочиться кровь. Там продолжали свои скрытные, тихие игры, а тут не лицо, а сплошное страдание.

Страдалец наконец ощутил на своих губах вкус крови и сплюнул:

– Тьфу!

Но кроме него самого никто этого не слышал.

В этот момент в разных местах раздалось несколько взрывов. Затем над чащей леса поднялись клубы дыма. Пока все недоумевали, показались старина Вэй и с ним Гэсан Вандуй во главе самой разношёрстной по своему составу и самой растрёпанной бригады на этом пожаре.

Старина Вэй сказал, что солдаты Освободительной армии взрывчаткой прокладывают защитную полосу, это намного быстрее, чем рубить вручную. Это старина Вэй предложил штабу такой метод. Из штаба передали приказ всем отрядам так делать, а задачу доставлять взрывчатку тут же поручили ему. Это он предложил штабу отпустить Гэсан Вандуя «заслугами искуплять