калечащих других людей, – выплевывая все это, она поднимается, молча складывает в чемоданчик бинты и лекарства, захлопывает его: – Доброй ночи, ваше величество.

Внутри у него все бурлит.

Он смотрит, как она уходит, увлекая за собой Финча, который рассыпается в извинениях.

Реиган сидит молча какое-то время, а его грудная клетка взымается и опускается, точно поршень. Наконец, он поднимается, вытягивает Элен из своей постели, держит ее за руку и ведет к двери.

– Пожалуйста… не надо… я не буду… я больше не стану так делать! – всхлипывает она.

Кажется, его грозный и даже слегка неадекватный вид натолкнул Элен на мысль, что он вышвырнет ее за дверь голую. Он находит и бросает ей платье, которое она оставила у изножья постели. Элен стоит не шевелясь, прижимая одежду к груди, ошарашенная тем, что он так суров к ней. Еще ни разу он не был настолько жесток. Чтобы даже не бранить ее – просто молча выгнал!

А между тем, Рэя терзают такие демоны, что он готов сотворить что-то страшное. Он подходит к столику с выпивкой, хочет налить себе алкоголь, но его рука плохо слушается. Рывком он скидывает бутылки на пол, а стакан с размаху бьет о стену – осколки с грохотом летят в разные стороны.

Элен вскрикивает от ужаса, бегом натягивая одежду. Через секунду о ней напоминает лишь удушающе-приторный запах духов.

Реиган никогда не любил их.

Глава 36

Антуанетта-Аннабель

После неожиданной встречи с леди Фант в спальне моего мужа, я не спешила с ним встречаться. Да и он, кажется, был занят, что вполне меня устраивало. Единственное, что было необычным, некоторые дамы из числа моих фрейлин вновь сменились. Элен, к слову, осталась.

Не думай о ней, Виннер.

Я быстро шла за лордом Лангрином, который был назначен командиром моей личной стражи. С ним был поверенный императора, лорд Невил, который должен был засвидетельствовать происходящее. Рядом со мной невозмутимо вышагивала Софи, которая приехала вместе с мэтром Финчем два дня назад, а позади дрожащая юная леди Астор, которую я выбрала из числа своих фрейлин за широкие взгляды и спокойный нрав. Если мы с Софи были, как Бэтмэн и Робин и уже неплохо спелись, то леди Астор напоминала кисейную барышню.

Пламя факела, который держал лорд, дрожало под порывами затхлого воздуха. Это было подземелье замка, узилище, в котором чахли заговорщики до момента вынесения его величеством решения о казни. Здесь были только мужчины, всех дам отправили в Ардей, монастырь, который был полностью подчинен императорской власти, и где храмовики не могли дотянуться до мятежников.

В подземелье периодически раздавались какие-то завывающие звуки, нагоняя на всех ужас.

Веселенькое местечко.

Время от времени леди Астор верещала и хватала за локоть Софи, когда ей мерещилась крыса или какое-нибудь насекомое. Лорд Лангрин, бородатый и мощный, лишь закатывал глаза и вздыхал, не зная, как реагировать на женские истерики.

Пленники, которых нам удалось увидеть, содержались вовсе не как аристократы. Это были смертники с отложенной казнью, а посему с ними не очень-то церемонились. Пришлось оставить фрейлину в обществе стражи в коридоре, хоть это было против правил. Его величество настаивал на том, что если в комнате со мной есть хоть один посторонний мужчина, то рядом должна быть леди. Софи никто в расчет не брал. Но за ее присутствие я была благодарна. Она уселась на стул, флегматично рассматривая обстановку камеры, словно пришла не в реальную тюрьму, а на квест пощекотать нервишки.

Лорд Лангрин кивнул тюремщику, который схватил ведро воды и облил одного из лордов, закованного в колодки.

Ужасное зрелище.

Кажется, здесь никто не знал о существовании Конвенции о защите прав человека. Ну, или хотя бы не страдал эмпатией…

Голова пленника все также моталась, поэтому тюремщик задрал ее вверх.

На меня уставились темные глаза заговорщика. Его губы искривились от ярости:

– Саорельская подстилка! – зашипел он, преисполненный бессильной ярости.

Неожиданно.

Ладно, забудем про Конвенцию.

Мы с Софи озадачено повернули головы на шипящий звук и увидели, как тюремщик готовит щипцы, раскалывает их на огне жаровни.

Лорд Невил же с невозмутимым лицом разложил на стойке писчие принадлежности и обмакнул перо в чернила. Еще вчера он выдал мне все документы и информацию об отравлении императора Ронана, и теперь дело оставалось за малым – убедить пленника в том, что все его сопротивление бессмысленно.

– Расскажите мне все, пожалуйста, – говорю я, добавляя «волшебные слова», что несомненно развяжет мятежнику язык. – Как видите, я на свободе. Его величество знает, что обвинения против меня – всего лишь наговор. Моя бывшая статс-дама леди Кларисс Бретони передала вам информацию о яде, которую узнала от фрейлины по имени Элизабет Голлен о яде. Вы приказали некому господину достать вам этот яд. Милорд, вы и ваши подельники указали меня в качестве организатора покушения, но это ложь. Есть другой человек, который придумал все это, и я хочу знать имя. Я – всего лишь пешка в ваших руках. Если бы я погибла в тот день от того же яда, что убил императора Ронана, Реиган Уилберг посчитал бы меня безоговорочно виновной.

– Ты заслужила…

– Допустим, – говорю я. – Вы рассчитывали, что все посчитают убийство императора местью с моей стороны. Но для чего мне убивать его уже после того, как я сама отправилась бы на тот свет? Я хочу знать мотив даже больше, чем имя зачинщика.

Пленник молчит.

Тюремщик щелкает докрасна раскаленными щипцами, кажется, в большом нетерпении.

– Моя смерть и отравление императора, – рассуждаю я, – чудесный повод, чтобы разозлить Реигана и направить его гнев на Саорель. Он должен был стереть его с лица земли. Не все считали мир с Саорелем хорошим решением, не так ли? Были рода, заинтересованные в том, чтобы уничтожить правящую династию и посадить в захваченных землях своих людей.

Заговорщик тихо обреченно смеется, а затем его губы исторгают следующее:

– Ронан не должен был допустить брак своего единственного сына с потаскухой!

Лорд Лангрин кивает тюремщику, но я останавливаю обоих, приподняв ладонь. Пытки здесь не помогут, пленник не выдал имена зачинщиков даже под натиском Реигана. Он не скажет и сейчас. Но я утверждаюсь в мысли, что Антуанетта была лишь разменной монетой с самого начала. Испытываю к ней жалость несмотря на то, что она и сама совершила много ошибок. Сколько же искалеченных судеб повлек ее брак с Уилбергом.

Я все