раззвонила на всю округу, что «тот мальчик, который шил мне синее платье, и сиреневое, и черный с серебром блузон, вернулся». Дамы из военного городка и окрестностей, опустошив местные галантерейные магазины и карманы мужей, стояли в очереди за платьями «от Барганова» и по-настоящему рыдали, когда он уезжал в Москву.

Поезд уходил ночью. Андрей, последние несколько суток сидевший за машинкой безвылазно, погрузился в плацкартный вагон, судорожно зевая. Утром вежливый до тошноты мент потормошил его за плечо, попросил достать документы, а после велел проверить ценные вещи. Андрей рылся в спортивной сумке, постепенно заражаясь висящей в воздухе тревогой, пропитываясь ею, как рыхлая ткань влагой.

Обчистили весь вагон, если не поезд. «Мастера, – уныло бормотал мент, протоколируя происшествие и промакивая платком лысину, исходившую нервным потом. – И ведь никто не проснулся, ни один человек! Как это может быть? Газ они пустили, что ли?»

Газ – не газ – роли уже не играло. С Центрального телеграфа Андрей позвонил матери, попросил перевести денег и прислать немного одежды: «Только нового ничего не покупай, сложи то, что я до армии носил». Нет денег – он переживет. И заработает. К тому же интересно будет испытать себя: сумеет ли он, Андрей Барганов, такой как есть, без всех этих столичных понтов, одетый в старую куртешку и сшитые провинциальной портнихой штаны, поставить себя как надо.

Смог. Заработал. Пережил. И Таньку потом. И Каплю. Но сейчас при мысли о сделке он дергался как припадочный. Хотя что может случиться? Ну, вынет он деньги из ячейки. Положит их… в сумку? А если кто-то узнает, что он несет? Если нападут и отнимут?..

Все прошло как по маслу. Подписали, пересчитали, уложили оговоренную сумму в ячейку. Риелтор пообещала сообщить, когда будут готовы документы, и ушла по своим делам. Андрею Жанна предложила зайти выпить кофе:

– Торопишься? Или найдется время для меня? – Она как обычно немного кокетничала, но словно по привычке. И выглядела так себе, если честно, о чем он, конечно, ей не сказал.

– Да. С работы отпросился, вечер свободен. К тебе поедем?

– Нет, – Жанна помотала головой, отчего волосы выбились из рыхлого узла, взлетели над головой, встав дыбом, – давай посидим где-нибудь в кафе. Можно здесь.

– Как Наташа? – Заказ должны были принести быстро: оба не хотели есть, заказали только кофе. – И ты сама?

Жанна выдернула ладонь из-под руки Андрея, стала поправлять волосы, двигать по столу держатель для салфеток, потом долго рылась в сумке, достала платок.

– Я нормально. А Наташка – даже и не пойму. По анализам вроде ничего, но настроение хуже не придумаешь. Ничего не хочет, никуда не ходит, к врачам – со скандалом. На сделку вот меня отправила и дала мне генеральную доверенность на все свое имущество. Я отказывалась, но она сначала орала, а потом плакать начала. Пришлось согласиться… Спасибо! И счет нам сразу принесите… – Жанна говорила, не глядя ни на Андрея, ни на официантку, тихую девушку с бледным лицом, и, не останавливаясь, мяла в руках платок: разворачивала тонкий батистовый лепесток, скручивала его в кокон, снова расправляла.

Кофе был слишком горячим и невкусным. Андрей размешивал ложкой коричневую жижу и пытался понять, чего Жанна хочет и зачем позвала его сюда.

– Может, нужна какая-то помощь? – он старался говорить ласково, но ситуация стала его утомлять. – Тебе или Наташе. Съездить куда-нибудь или… Ну, не знаю. Может, справки навести или…

– Знаешь, а я увольняюсь. – Жанна наконец оставила в покое платок, сплела пальцы, прижала руки к груди.

– Да? Ну ладно. Твое дело.

– Да. Надоело. Все надоело!

– И чем займешься? Другую работу нашла уже?

– Нет пока. Может, и не буду искать, сейчас я Наташке нужна. Мы с ней похожи. – Жанна грустно усмехнулась. – Обе никому не нужны. Не-не-не, Андрюша, не спорь. Не нужны. Я, глядя на нее, это очень хорошо поняла. Мы, конечно, поборемся еще. Но врачи ей уже ничего не обещают даже. Мы сейчас за границу документы будем отправлять, но опять же – шансов немного. Драгоценное время упущено. Это не мои слова, я Наташкины бумаги носила одному светилу, он так и сказал. «Драгоценное время упущено».

– Мне жаль.

– Ну, конечно.

В голосе Жанны Андрею почудился сарказм, но выяснять причину странной реакции он не стал. Бессмысленно. Она явно не в себе.

– А ты так и не шьешь до сих пор, да? Напрасно. Еще годик-другой, и тебе тоже кто-нибудь скажет: «Драгоценное время упущено». Не боишься этого? Нет? А зря. Я вот тоже не боялась.

Андрею захотелось уйти. Прямо сейчас. Встать, швырнуть на стол… сколько там он должен за кофе? Рублей двести? Нет, лучше пятьсот, чтобы и за Жанну. И выйти, шваркнув огромной стеклянной дверью. Но он только глянул на нее свинцово и коротко и отвернулся к окну.

– Да где эта идиотка, а? Девушка, мы просили счет еще полчаса назад! Мало того, что всякое говно подают, так еще и не уйдешь отсюда!

Жанна кричала что-то еще, требовала вызвать администратора, угрожала ославить это «говняное кафе» на всю Москву. Официантка почти плакала, Андрей сто раз извинился, заплатил по счету и побежал догонять Жанну, которая уже стояла у двери и дергала ее на себя. Он толкнул стеклянное дверное полотно – раскаленный московский вечер пыхнул им в лица змеиным жаром, швырнул в глаза острые блики, хлопнул по ушам людским гомоном и грохотом механизмов.

Он затащил рыдающую Жанну в какую-то подворотню, обнял, долго гладил по голове, бормотал: «Ну что ты, что ты, ну не надо, пожалуйста». И иногда опускал мокрое лицо в ямку между ее шеей и плечом.

У входа под землю Жанна, причесанная и заново подкрашенная, собранная и ироничная, как всегда, коснулась его щеки, погладила по волосам, обвела пальцем абрис подбородка.

– Ты как мальчик, борода толком не растет. – Она улыбнулась. – Прости за это. Сорвалась. Тс-с, не говори ничего. Мы сегодня последний раз видимся, ладно? Не надо больше. Пусть у тебя все будет хорошо. Я еще сказать тебе хотела: ты тоже увольняйся давай. Скоро эту шарашкину контору если не прикроют совсем, то сильно прижмут. Возможно, будут искать козла отпущения, так что сваливай оттуда и побыстрее. У тебя на ремонты-переезды осталось? Ну и отлично. Спасибо тебе, Андрюша. Все, иди. А у меня машина на соседней улице.

Он уже было развернулся, чтоб уйти, но остановился:

– А ты как теперь? Что делать будешь?

– Я нормально. Я живучая, ты за меня не волнуйся. – Она снова улыбнулась. – А что делать буду? Да бог знает. Сейчас с Наташкой возиться буду. А потом посмотрим.