– Я сегодня с Наташкой говорила. – Она заплакала, жалобно и тонко, с булькающими всхлипами.

У Наташки нашли онкологию, и уже давно. «Эта дура», как выразилась Жанна, лечилась народными средствами, включая сборы тибетских трав и мазь из керосина, и потратила на это «говно» (опять же по определению Жанны) почти все, что у нее было отложено на черный день. Позже выяснилось, что традиционная медицина не менее прожорлива: за пару месяцев она всосала в ненасытное нутро все недоеденное знахарями.

Но у Наташки была квартира на продажу. «Отличная двушка с большой кухней, Наташка когда-то для родителей купила, а в последние годы сдавала. У меня она, зараза такая, денег брать не хочет! – Жанна снова всхлипнула. – Ищет покупателя с живыми деньгами, чтоб быстро выйти на сделку».

Ситуация показалась Андрею не совсем этичной: в срочной покупке квартиры раковой больной было что-то нечистоплотное, даже людоедское. «Брось, – сказала Жанна, – если б ты покупал квартиру у незнакомых людей, ты бы просто не знал, что заставляет их это делать. У всех свои причины. Наташке искать покупателей некогда, нет ни времени, ни сил ее показывать. Если тебя все устроит – и квартира, и цена, то это будет выгодно вам обоим».

Вернувшись в Москву с похорон матери, Андрей прямо с вокзала позвонил Жанне, но трубку она не взяла. В съемной квартире, которой не так уж долго осталось быть его домом, было как-то особенно пыльно и холодно. Он, не разуваясь и не снимая ветровки, прошел в комнату, сел на разобранный диван, бездумно щелкнул выключателем бра. Лампа не зажглась. Он дернул за шнур, сорвав светильник со стены, а после долго сидел, обхватив ладонями шар плафона и глядя в окно, где медленно, словно в густой кисель, погружался во тьму город.

Телефон зазвонил неожиданно, и он не сразу провел пальцем по экрану, не желая прерывать звучащую из динамика мелодию. Сантана и Роб Томас, «Smooth». Валька. Будто знал, что Андрей не задержится в родном городе.

– Андрюха. – Произнеся его имя, Валька сразу замолчал. С чего бы? Сочувствует типа? Скорбит?

– Я. А кого ты надеялся услышать?

– Ты как?

– Нормально.

– Успел?

– Смотря куда, – Андрей усмехнулся.

– Ну, на похороны. – Валька чуть запнулся на последнем слове, как ребенок, который спрашивает о запретном.

– Нет.

– Блин. Андрюх, прости. Если бы я знал! Мы в почтовый ящик раз в неделю…

– Прекрати. Никто не виноват.

– Но ты как вообще? – Валька не унимался, сопел в трубку, вздыхал и маялся, будто ему и вправду было какое-то дело до Андрея и его умершей матери.

– Сам как думаешь?

– Блин. Сочувствую. Или как там говорят? Соболезную, в общем.

– Спасибо.

– А ты где сейчас?

– В Москве уже. Дома. – Андрей обвел глазами комнату. Темнота сглаживала углы тяжелой мебели, превращая шкафы и комоды в бесформенные валуны. – Сижу тут один, в темноте.

– Хочешь, я приеду? Или встретимся где-нибудь.

– Нет. Не надо.

– Ну ладно. Можем тогда еще поговорить.

– Поговорить? Ну давай поговорим. – Андрей замолчал, Валька на секунду растерялся, потом завел сбивчивый монолог о случайном: о погоде, о грозе, которая сломала два дерева у них во дворе – «соседу повезло, еще бы сантиметров двадцать, и прямо по капоту долбануло».

Андрей, держа телефон возле уха, прошел в прихожую, снял ботинки. Включил свет на кухне, налил себе воды из-под крана, медленно выпил. Вода булькала в глотке, искажая необязательные Валькины слова:

– Добрл..? Нормл..?

– Что? Ничего не понял, повтори.

– Добрался, говорю, нормально? А с погодой там как было?

– Погода? Погода как погода, серенькая. Добрался ничего. Не выспался только.

– В поезде не выспался? Я в поездах вообще как убитый всегда. Постель застелил, брык на полку – и храпака давлю часов десять, не меньше.

– Не люблю поезда. – Андрей вернулся в комнату, сел на диван, но тут же поднялся. В окне устало моргали фонари, дом напротив играл в тетрис светящимися блоками.

– Да? А че так?.. Андрюх? Ты там?

– Тут я.

– Расскажи. Вспоминания какие-то неприятные? Я вот в детстве чуть под трамвай не попал, до сих пор рельсы трамвайные спокойно видеть не могу.

– Валь, да какая разница? Не люблю, и все.

– Ну ладно, как хочешь. Ты же сам поговорить хотел. Я, как дурак, балаболю, а ты молчишь. Ладно. Вообще я с тобой по делу хотел встретиться. Но это потом, наверное?

– Ну уж точно не сейчас. Ладно, Валь. Давай. Поздно уже, мне на работу завтра.

– Ну давай. Ты это… ну, держись там, да? А я тогда позвоню тебе через пару дней. О деле поговорить.

– Давай через пару недель лучше. Я занят буду в ближайшее время. Не срочно же?

– Да нет, нормально. А! Я тебе еще сказать хотел. Помнишь Георгинову? Аллочка, толстая такая, в институте была у нас. Умерла, прикинь!..

Георгинова, оказывается, никогда не была замужем и жила одна. В институте ее не сразу хватились. Потом стали звонить, потом столяр из жэка вместе с милицией взламывали дверь. Валька опустил подробности, но и сказанного было достаточно. Уже после похорон студентов отправили разбирать архивы (родственников у Аллочки не нашлось). Среди книг по искусству и подшивок модных журналов обнаружили десяток альбомов с отрисованными коллекциями. «Причем не от кутюр, а прет-а-порте, голимая попса, которую в серию пускать, – горячился Валька. – И расчеты: сколько нужно денег, где шить, когда экономически окупится. Вот тебе и Аллочка. Всю жизнь – нонконформизм, индивидуальность и все такое. А мечтала стать даже не Зайцевым или Диором, а какую-нибудь «Зару» основать».

Андрей не удивился. Он, кажется, вообще разучился удивляться причудам людей, их неожиданной оборотной стороне. Засыпая, он подумал, что так и не дозвонился Жанне. И риелтора не набрал, а сделка по плану всего через неделю. Предстоящее «мероприятие» заставляло его нервничать, не в последнюю очередь по той же причине, по которой он ненормально спал в поездах – из-за денег.

С этими проклятыми деньгами у него всю жизнь складывалось не очень. Относительно крупные суммы, на которые можно было жить и вполне комфортно, в руках держались крепко, но существовал где-то установленный и кем-то прописанный лимит, превышать который было нельзя. Нельзя – и все тут.

Первый звоночек прозвенел задолго до истории с Каплей. После дембеля он заехал домой всего на пару дней. Этого хватило, чтоб понять: в его отношениях с отцом ничего не изменилось и не изменится никогда. Не обращая внимания на стоны матери, через сорок часов он собрался и отправился в Москву, а сразу после поступления рванул по известной дороге – поближе к военному городку.

Нина Погремухина помогла ему снять комнату в райцентре и